Кофейный роман
Шрифт:
— Ладно, — он расстегнул верхнюю пуговицу пальто и поправил воротник. — Если захочешь поговорить, я к твоим услугам. Это то, что я за тебя решить не могу. Ключи мне оставить, или это все-таки мой комплект?
— Твой.
Он усмехнулся, быстро наклонился, поцеловал ее макушку и ушел. Просто ушел.
16
— Твою ж мать! — зло шептал Вересов, выползая из-под одеяла с чувством, что не хочет оставлять Мару ни на минуту, и пониманием, что иначе она проснется, когда он
Сволочью, разумеется, был Закревский.
— Я буду сейчас с тобой разговаривать, только если ты умер и собираешься пригласить меня на свои похороны. Потому что в ином случае ты последняя скотина, которая меня разбудила без веской причины.
— Так че? В ментовку звонить? — зазвучал на том конце совершенно незнакомый сиплый голос.
— Э-э-э… какую ментовку? Ты кто? — резко проснувшись окончательно, спросил Макс.
— Охранник. Я тут бар охраняю, а твой орел набухерился и на клиентов кидается. Еле успокоили.
— Заперли? — хохотнул Вересов.
— Не, обошлось. Он на ногах не стоит. Еле добились, кому звонить. Говорит, мол, только не Таське. А ты у него в телефоне «шефом» значишься. Так че? Забирать тело будешь?
— Буду.
Через полчаса Вересов стоял в самом дальнем углу барного зала, где дремал Закревский, развалившись на стуле.
— Вставай давай, орел хренов, — ржал Макс. Орел не реагировал.
Полюбовавшись расписанной физиономией Ярослава, он спросил суетившегося рядом охранника:
— И много клиентов пострадало?
— Та больше он пострадал, — махнул рукой тот. — Они его даже и не били толком. Упал он неудачно. Рожей стаканы смахнул на пол. Мужик, ты прости, что дернули. Но иначе реально только в ментовку. А кому оно надо?
Закревский, между тем, разлепил черные свои очи и мутным взором воззрился на собственного начальника. Потом разлепил и уста свои с разбитой верхней губой. И, едва шевеля ею, выдал:
— А Ника где?
— Ника? — переспросил Макс и хмыкнул: — Значит, Ника… За стаканы заплатил? — снова поинтересовался у охранника.
— Да какой там? Грозил иском за возмещение морального ущерба.
— Макс, садись, выпьем! — выдохнул Закревский и заорал: — Ээээ… Принесите нам выпить!
— Уймись, — отмахнулся Вересов.
Вынув бумажник, Макс расплатился с барменом, нарисовавшимся, едва заговорили о «возмещении».
— Что ж ты такой тяжелый, сволочь! — ворчал Вересов, выволакивая «тело» из бара и запихивая в машину. Искренне радуясь, что до квартиры и Вересова, и его багаж довезет лифт.
Спустя час Макс пил кофе на кухне Закревского, в то время как сам гостеприимный хозяин торчал в душе, откуда Слава выперся уже хоть отдаленно напоминавшим себя самого. Хотя бы на ногах стоять начал. Кое-как прошлепав к Вересову, сел на табуретку, сложил руки на столе и устроил на них свою черную и очень нетрезвую голову.
— У меня коньяк был, — пробормотал он.
— Тебе сейчас хоть с коньяком, хоть без лучше не станет, — отозвался Вересов. — Кофе будешь?
— Буду, — буркнул
— Чегоооо? — протянул Вересов, зависнув с джезвой и кофе в руках.
Ярослав слабо махнул рукой и откинул голову, прислонившись спиной к стене. А потом отрывисто заговорил:
— Да от хаты ключи… Но для нас это разное… Она хочет е**ться, а я жениться. Думал, теперь, когда ребенок… хрен… Каргин сказал, патология… А я не хочу припоминать ей, оно само вырвалось…
— Твою ж мать… — Макс отставил кофе и джезву в сторону и уселся обратно перед Закревским. — Ты в своем уме? Ты что, идиот, с Каргиной связался?
— Ну связался. И что?
— И что? Ты спрашиваешь, и что? Каргин был твоим клиентом, а ты с последствиями трахал бабу, против которой вел дело? — помолчал и глухо добавил: — А теперь я должен делать все, чтобы Каргин сохранил семью с этой бабой, на которой ты, оказывается, хочешь жениться. О**еть!
Вересов резко поднялся и принялся все же варить кофе, сдерживая себя. Руки чесались настучать этому дебилу по его патлатой голове. Которую сам Макс совершенно искренне всегда считал достаточно умной. До сегодняшней ночи.
— Было бы лучше, если бы ее семью пытался сохранить я? — выдохнул Закревский, будто враз протрезвел. — Я ее люблю, ясно?
— Ясно, — буркнул Макс и поставил перед ним чашку кофе. — Пей и спать иди!
— А ты езжай уже, — пробормотал Слава. — Или диван разложить? Утро скоро.
— Нет, я домой. К Маре.
17
Gala: ты тут?
Gala: тут?
Gala: Вер, ты куда пропала?
Gala: Верунь, ну я скучаю.
Gala: ты живая вообще???????
Gala: Верка! Как сможешь, напиши хоть, я с ума схожу!
Свернувшись на диване, Ника гипнотизировала телефон, который лежал прямо перед ее глазами. Сегодня он не звонил ни разу. Она не удивлялась и понимала почему, но упрямо пялилась на трубку на подушке. Галка права, тысячу раз права. Сколько раз Ника мысленно говорила со Славой. Рассказывая и объясняя. А вслух не получалось. Сразу все слова становились жалобой и застревали в горле. Не потому, что он запретил. Потому что она не хотела. Жаловаться не хотела. Вся ее жизнь, выраженная в словах, казалась сопливым телемылом. Она такие терпеть не могла.
Ника повернулась на спину. В животе заныло чуть сильнее. Тянуло со вчерашнего вечера, уже почти привычно. Врач говорила, при подобных симптомах лучше полежать. И Ника лежала. С самого утра. И твердила себе, что надо поесть.
Наконец, заставила себя встать и побрести на кухню. Там долго смотрела в открытый холодильник, разглядывая заставленные всевозможной едой полки. Откуда ему было знать, что она любит? Потому вез все подряд.
Закревский старался. Она — нет.
Ника хлопнула дверцей и раскрыла морозилку. Мороженое. Но и его не достала и вернулась в комнату, на диван. Надо лежать.