Когда цветут камни

Падерин Иван Григорьевич

— Знаю.

— Все лодки немцы угнали на свой берег. Даже дрянного корыта не оставили. И все проделали с чисто немецкой аккуратностью.

— А что говорят жители?

— Жители? Тут не встретишь ни одной живой души. Мертвый район. Убрались отсюда с такой же немецкой аккуратностью.

— Какая температура воды? — спросил Корюков. Он не верил, что Лисицын догадался захватить термометр. И ошибся.

— В верхнем слое шесть градусов, — без запинки ответил Лисицын, — на глубине — четыре, у берегов в грунтовой воде тоже четыре градуса.

— Холода?

— Тепла.

В пресной воде четырех градусов холода не бывает.

— Но при четырех градусах не очень-то приятно в воде. Можно ли твоих разведчиков послать вплавь за лодками? Как бы не стянуло им ноги судорогой — и ко дну.

Сказав это, Максим зябко поежился, спрятал ладони под мышки.

— Боюсь я воды, — сознался он, — плаваю как утюг и трушу перед водой.

— Это вы шутите, товарищ командир.

Трудно было поверить, чтобы такой человек, как Максим Корюков, боялся воды и не умел плавать.

— Нет, говорю всерьез… Ну как с разведчиками?

— Попробуем…

— Пробовать недосуг. Если все хорошо взвесил, обдумал, то действуй, и чтобы к двум часам ночи на этой стороне было минимум полсотни лодок… Ступай в первый отряд, подбери себе на усиление хороших бойких ребят из комсомольцев… человек десять.

— Есть, слушаюсь. — Лисицын козырнул и ушел.

Капитан Лисицын прибыл в полк в тысяча девятьсот сорок первом году. Был он аспирантом Томского университета по кафедре новой истории. Война помешала ему стать ученым. Он был еще молод — двадцать восемь лет. Корюков знал Лисицына с первого дня формирования полка, а Верба — со дня своего прихода в полк. Лисицын был умный и смелый разведчик. Северный Донец, Днепр, Вислу он пересек в числе первых разведчиков армии, а через Одер успел проскочить по тронувшемуся льду с целым взводом автоматчиков. Можно было положиться на него и на Шпрее.

Миша, разливая по кружкам чай, сказал:

— Товарищ майор, вам в штабе комната для отдыха приготовлена.

— Какая комната?

— Лейтенант… Василий… — Миша запнулся: Верба незаметно дернул его за полу гимнастерка: дескать, молчи, о Василии ни слова.

— Что лейтенант Василий? — быстро спросил Максим.

— Он… велел сказать, что ждет вас там, в той комнате. Все, говорит, своими руками подготовил.

— Ладно, будет время, зайду…

Миша отошел в сторону, недоумевая, почему замполит дернул его за полу. «Побоялся, что я скажу, что Василий бил немецкого унтер-офицера и молодого солдата? Так об этом командир полка и без меня узнает. Странно…»

В воздухе засвистели мины. Одна разорвалась на крыше дома со знаком: «Госпиталь — не бомбить». Фашистские минометчики били по этому участку из Берлина.

Когда налет кончился, Максим сказал:

— Может быть, Борис Петрович, сходим все-таки в штрафную работу? Хочется мне посмотреть на этого Капельку.

Ему по-мальчишески не терпелось испытать, поставит его Капелька на колени или будет сам посрамлен.

В юности Максим азартно схватывался с приисковыми парнями на силу, выносливость и ловкость. Сейчас этот азарт проснулся в нем. И с такой

силой, что ему уже стало казаться — от результатов встречи с Капелькой зависит, как пойдет рота в бой.

— Что ж, пойдем, — согласился Верба.

Как и следовало ожидать, агитаторы, посланные Вербой в штрафную роту, были встречены штрафниками по-разному: один прикинулся эпилептиком, другой проколол себе щеку иголкой, чтобы показать свою нечувствительность к боли, третий принялся жевать лезвия безопасных бритв…

Но этот спектакль длился недолго. Ветераны полка — коммунисты-гвардейцы, участники сражений в Сталинграде, на Днепре, на Висле, на Одере, перед которыми штрафники, играющие в героев, выглядели жалкими шутами, сумели завладеть вниманием роты.

Когда Корюков и Верба подошли к воротам гаража, отведенного для штрафной роты, перед ними открылась такая картина: под лучами фар оставленных здесь немецких машин штрафники сидели группами и слушали гвардейцев: поясняя основы тактики уличного боя, гвардейцы не могли обойтись без схем и, кто как умел, чертили их на полу, на стенах…

— Вот каких агитаторов ты сюда послал! — сказал Корюков, остановившись в воротах гаража.

— Больше некого, товарищ командир полка, — признался Верба.

Из гаража выбежал Леня Прудников.

— А ты что здесь делаешь? — остановил его Корюков.

Леня переглянулся с Вербой и ответил:

— Сейчас, товарищ майор, бегу в отряд. Приходил предупредить парторга, что я иду с капитаном Лисицыным. И вот какое дело, товарищ майор, есть тут один — Синичкин его фамилия. У него двое детей. Его еще на Висле в штрафную отправили…

— Почему же он так долго в штрафной?

— Он шофер. Говорит, три с половиной месяца возил на машине хозяйство роты, и это не засчитали. Ранения, говорит, жду, тогда, может, отпустят. Это несправедливо. Его и тогда несправедливо наказали. Это случилось на переправе через Вислу, своими глазами видел…

— Ладно, ладно разберемся. Иди, тебя Лисицын ждет.

По гаражу неторопливо прохаживался здоровенный детина, следя за порядком. Это и был Морская капелька. Командир роты с писарем сидели в будке диспетчера. Раз Капелька дежурит — в роте порядок. Сразу было видно, что он тут бог и царь.

— А ты почему не на занятии? — спросил его Корюков, войдя в гараж.

— А ты кто такой?

— Я командир полка.

— Майор… то есть гвардии майор Корюков? Будем знакомы, Капелька, а иначе Каплин.

И подал руку.

Этого только и ждал Максим.

Встретившись руками, они сразу напряглись. Казалось, еще секунда, и кто-то из них встанет на колени. Кто же? Максим Корюков?.. Нет, он, кажется, и не думает об этом. Брови чуть нахмурены, но губы и глаза улыбаются. Пальцы его руки посинели. Кажется, сию же секунду из-под ногтей брызнет кровь, но он улыбается, как бы говоря: чувствую, силен ты, Капелька, рука у тебя железная, а воля и нервы слабоваты. В самом деле, Капелька уже оскалил зубы, глаза налились кровью. И вот у него затряслась голова. Еще секунда, и… Капелька на коленях!