Когда цветут камни

Падерин Иван Григорьевич

«Добудет, — рассуждал Семка, — и мы с Андрейкой тут как тут, с лоточками, ночь поработаем, и наверняка по золотнику, ну, граммов по пяти на каждого достанется. А через месяц в государственном разрезе начнется смывка с почвы самых богатых песков. Много золота возьмут там нынче, ух как много. Пробраться бы только к хвостам сплотков, и то можно с полфунтика ухватить. Правда, опасно туда соваться, охрана поставлена. Но ничего, ради такой добычи можно рискнуть…»

Шел Семен сбивать плот, а думал о том, как бы уговорить Пимщикова забыть про этот плот и остаться в тайге… «Сегодня

Пимщиков злой, — отметил про себя Семка, — все молчит и молчит. С какого конца начать этот разговор? Вопрос сложный. Сердится Пимщиков, так много земли перерыли, и только один клад нашли. Надеялся больше взять — и не отыскал. Попробуй теперь поговори с ним. Как зверь рычит. Видать, не очень-то я теперь им нужен… Еще, чего доброго, заманят куда-нибудь и ухлопают…»

Справа послышались голоса: это лесорубы сбивают плоты. Семка остановился.

— Чего стал? — спросил Пимщиков. — Отвечай: трусишь?

Семке показалось, что Пимщиков разгадал его мысли.

— Да нет, я хотел сказать…

— Не хитри. Ложись, — зло прохрипел Пимщиков.

Андрейка тряхнул мохнатой спиной медвежьей шкуры, спрятался за вывороченным корнем дерева, а Семка, припав к земле, стал приглядываться — кого это там заметил старик?

Справа по косогору узенькой тропкой шла с белым узелком Нюра Прудникова. Шла прямо на них.

— Эй, кто там прячется? Не испугаешь! — крикнула она.

— Задержать. И без шума… — приказал Пимщиков.

Семка еще плотнее прижался к земле.

Нюра шла к девяткинским кедрачам, в бригаду лесорубов, несла белье для отца. Вначале она подумала, что кто-то из ребят решил попугать ее.

И вдруг перед ней поднялся медведь. Нюра знала, что медведи редко нападают на человека, боятся человеческого взгляда. Но этот медведь шел прямо на нее.

Сбоку послышался хриплый голос:

— Семка, не упускай…

И тут же Нюру схватили сзади, зажали рот. Она вцепилась зубами в руку.

— Кусается!..

— Тише. Вали ее и шапку, шапку в рот…

Одна против троих. Оказавшись лицом вниз, Нюра затихла, притаилась.

— Вот давно бы так. Не говори про нас никому… — прогундосил ей в ухо Семка.

— Ах, сволочь, вот ты где скрываешься!

Послышался лай собаки. Это Дымка. Она бежала по следу Пимщикова, подала голос — затявкала тревожно и призывно.

Напуганный лаем собаки, Семка метнулся в сторону, однако Нюра успела схватить его за ногу, и он упал. Андрейка тут же наткнулся на стволы централки Фрола Максимовича и поднял руки.

Вскоре здесь появилась Матрена Корниловна. Она шла на голос Дымки, но, увидев Фрола Максимовича и Нюру, которые уже успели связать руки Семке и Андрейке, подошла к ним.

— Все ясно, — сказала она, — а где третий?

— И третьего найдем, за ним Дымка ушла, — ответил Фрол Максимович. — Но Захару об этом ни слова. А то он схватит топор и будет, как шальной, носиться по тайге.

— Захар с ребятами в нижней протоке остатки бревен к воде скатывает, — сказала Матрена Корниловна.

— Кто его туда послал?

— Я…

Она умолчала о том, что еще позавчера заметила у старой протоки, в самом глухом месте, небольшой

штабель, сложенный из сухих деревьев. Конечно, это работа беглецов. Им нужны сухие деревья, чтобы сбить легкий плот и неприметно уплыть из тайги. Этого Матрена Корниловна не могла допустить. Коль сам парторг до сих пор пренебрегал ее сигналами, она сама решила поймать старика Пимщикова именно в тот момент, когда он будет уходить с золотом, извлеченным из потайных мест: она уже не раз натыкалась на сплошь изрытые участки.

— Значит, Захар уже все знает? — спросил Фрол Максимович.

— Ничего он пока не знает. Но Пимщиков не дурак, он не сунется туда, пока там лесорубы работают.

Матрена Корниловна укоризненно посмотрела на Фрола Максимовича: ведь еще зимой предупреждала парторга, а он не верил.

— Ладно, отведем этих, и видно будет. Может, облаву назначим.

— Не надо, — возразила Матрена Корниловна, — лишний шум испортит дело. Так, Нюра?

— Так, — согласилась Нюра, не спуская глаз с Андрейки и Семки, которые стояли со связанными руками спиной к ней. Им было приказано молчать и без команды не двигаться — в спины направлены стволы централки.

Вернулась Дымка. Сибирские охотничьи лайки никогда не убегают далеко от хозяина. Пронюхала след, но если он уводит далеко, возвращается к хозяину.

— Ага, и Дымка вернулась, — обрадовалась Матрена Корниловна. — Дымка, Дымка, куда побежала? Идем со мной, — приласкала она подбежавшую к ней собаку. И было направилась в ту сторону, откуда только что прибежала Дымка.

— Поосторожней смотри, — предупредил Фрол Максимович. — У него обрез.

— Вот страх-то! — озорно сверкнув глазами, сказала она. — Блудливая собака в чужом дворе телка боится.

— Смотри, — опять предупредил ее Фрол Максимович, — прорвется к протоке — на плот и уплывет.

— Не уплывет. Суводь нынче там, на старой протоке, начинается, а за поворотом коловерть сильная. Вот и присмотрю, как его там будет крутить: река-то нынче, после таких снегов, взыграет знаешь как! Одно заглядение…

— И вот еще что, — чуть помолчав, сказал Фрол Максимович. — Нюра добрую сводку несла людям: наши в Берлин входят. Возьми этот пропуск, передай в бригады.

Матрена Корниловна внимательно прочитала записанную рукой Нюры сводку и задумчиво сказала:

— Да, входят. Небось в логово самого Гитлера пробиваются. Вот если бы его поймали…

— Не знаю, должны бы, — медленно ответил Фрол Максимович.

3

Выждав наступления темноты, громатухинские коммунисты группами и в одиночку начали сходиться в домик Матрены Корниловны. Участковый милиционер привел молодых шахтеров, вооруженных осоавиахимовскими тозовками и ржавыми ружьями, изъятыми в разное время у браконьеров.

«На каждую засаду поставим по два-три человека, оцепим берега реки до самой Гляден-горы, — прикинул в уме Фрол Максимович, глядя на прибывающих людей. — Каскил задымился, значит, завтра река взыграет. Плотовщики уже неделю ждут этого часа… Разделимся на три группы. Одну поведу сам, вторую — участковый милиционер, третью — Матрена Корниловна».