Когда герцог вернется

Джеймс Элоиза

Хонейдью теперь держался более дружелюбно и даже перестал давать Симеону советы относительно его платья и манер. Однако на этот раз он явно не мог промолчать:

— Если вы хотите…

Симеон поднял на него глаза, и дворецкий оборвал свою речь. Наверняка Исидора ждет, что он появится в парике и жилете, застегнутом на все пуговицы. И еще скорее всего она предполагает, что Ревелс-Хаус — это благоухающее свежестью и элегантное жилище.

Герцог одернул камзол и расправил манжеты. Заметив чернильное пятно,

он решил не обращать на него внимания. Вот когда он отправится в Лондон с новой женой, тогда и позаботится о галстуке и о том, чтобы манжеты его сорочки были белыми.

— Ее светлость в Желтом салоне, — нервничая, проговорил Хонейдью.

— В Желтом? А где такой?

— Там когда-то были желтые портьеры, — объяснил дворецкий.

— А-а… — протянул Симеон. — Салон прокисшего молока.

На лице дворецкого мелькнуло подобие улыбки.

— Сюда, ваша светлость.

Исидора сидела на диване цвета соломы и смотрела куда-то в сторону. Цвет соломы когда-то был лимонным, заметил про себя Симеон. Исидора походила на яркий бриллиант, засунутый в стог сена. Волосы его жены были такого же цвета, как блестящие перья на грудке ворона, а губы напоминали спелую вишню. Исидора казалась сказочной принцессой из его мальчишеских фантазий, в которых та танцевала перед ним, одетая только в полупрозрачный шарф.

Опустив глаза, Козуэй едва не застонал. До встречи с женой он считал, что научился управлять своим телом и справляться с плотскими желаниями.

Направляясь к ней, Симеон принялся застегивать пуговицы на своем камзоле, начиная снизу.

— Исидора, — заговорил он, пройдя к ней по выцветшему ковру.

Она тут же поднялась с дивана и повернулась к нему. На ней был узкий жакет, надетый поверх застегнутого до горла жилета, а на самой макушке красовалась шляпка, напоминающая улей. У жакета был сочный сливовый цвет; перчатки такого же цвета лежали на диване рядом с ней.

— Герцог, — промолвила она, приседая перед ним в реверансе.

Симеон подошел к ней, но не поклонился. Вместо этого он взял ее за руки и улыбнулся, глядя ей в глаза и сдерживая внезапное желание заключить ее в объятия и похитить у нее поцелуй.

— Какой приятный сюрприз, — промолвил он.

Она улыбнулась ему в ответ.

— Я же говорила тебе, что могу и не дождаться твоего приезда в Лондон, — произнесла она приветливым тоном. — Надеюсь, я тебе не помешала? — Высвободив руки, Исидора села.

Симеон сел рядом с ней. При этом диван под его весом застонал так жалко, что, казалось, он вот-вот развалится.

— Поверь, мне неловко принимать тебя здесь, — заговорил Симеон. — Дом в ужасном состоянии. Например, эта комната…

— Да нет, тут вроде чисто, — вымолвила она, оглядываясь по сторонам.

В салоне и правда было чисто. Хонейдью не выносил грязи, однако у Симеона возникло

подозрение, что он до смерти измотал работой горничных, служивших у его матери. Надо как можно скорее перейти к делу.

— Мать уже давно перестала оплачивать счета, — сообщил он. — К тому же она уволила большую часть прислуги…

У Исидоры на лице появилось странное выражение, и он понял, о чем она думает. Зловоние распространялось по комнате с настойчивостью опостылевшего ухажера.

— Она не приказывала чистить уборные, ремонтировать крышу, красить стены, обивать мебель, платить слугам, покрывать соломой дома в деревне…

Исидора прикрыла рукой рот и нос.

— Боже!..

Симеон кивнул:

— Именно поэтому я не приглашал тебя в Ревелс-Хаус. Когда идет дождь и усиливается ветер…

Исидора опустила руку, и, к его облегчению, на ее лице появилась улыбка.

— Когда я впервые увидела тебя, ты выглядел уставшим, — промолвила она. — Сейчас ты выглядишь еще хуже.

— У меня слишком много работы с бумагами, — признался Симеон. — Неоплаченные счета, письма от поверенных… — Он пожал плечами. — Я мало спал…

— У меня большое поместье, и ты — мой муж, Козуэй. Оно твое. Во всяком случае, оно должно было стать твоим давным-давно, да только ты не выражал желания заниматься им, так что за дело взялась я.

Ему стало еще легче на душе.

— Дело в том, что у меня очень много денег. И, как ни странно, у герцогини тоже. Мне не нужна финансовая помощь, но все равно от всего сердца благодарю тебя за предложение, — сказал он.

— Но тогда почему…

Симеон кивнул.

— Именно так, — вымолвил он. — Мать давно стала для меня загадкой. Ты понимала ее, когда вы жили тут вместе?

Исидора взяла в руки перчатки и тщательно разгладила каждый пальчик.

— Боюсь, я была слишком юна и груба, — вздохнула она. — А твоя мать очень чувствительна.

Симеон подумал, что ей удалось иносказательно выразить очевидное: его мать безумна, если не хуже.

— Итак, ей это было не по нраву, — проговорил он. — Боюсь, шок, вызванный смертью отца, лишь усугубил ее состояние.

— Чем я могу помочь?

— Ничем, но все равно спасибо.

— Ерунда, — сказала Исидора, вставая. — Тебе не справиться со всем в одиночку, Симеон. — Она огляделась по сторонам. — А ты хоть раз говорил о ремонте дома с матерью?

Герцог встал, думая о том, как осторожно она произнесла его имя. Наконец-то…

— У нее сейчас трудное время, она еще не привыкла к моему присутствию, — сказал он. — Мать огорчена тем, что я оплачиваю счета, которые, по ее мнению, были выписаны ворами. Но прошло так много времени с тех пор, как их сюда прислали, и я не могу проверить их, чтобы выяснить, есть ли необходимость оплачивать их полностью.