Когда герцог вернется
Шрифт:
— Эти люди были в отчаянном положении.
— Вероятно. — Симеон снова сложил документы. — Сейчас можно сделать лишь одно: заплатить по счетам, несмотря даже на то, что они могут быть фальшивыми.
— Самое главное для нас — доказать всем, что мы — люди чести, — проговорила Исидора. — Убедить их, что мы будем платить по счетам честно и вовремя.
— Я не совсем уверен, что давать деньги вору вроде Мопсера — это самый лучший путь добиться в них этой уверенности.
— Но он же не сможет и дальше дурачить тебя, — заметила Исидора. — Судя
Его руки слегка расслабились.
— Не знаю, стоит ли рассматривать твои слова как комплимент, — сказал Симеон.
Встав, Исидора обошла угол письменного стола. А затем прикоснулась к его густым ненапудренным волосам. Исидора была вынуждена признаться, что без пудры они просто восхитительны на ощупь. А ведь она привыкла к мужчинам, у которых плечи вечно засыпаны белым порошком, а их волосы стоят торчком, застыв от помады, напудрены либо завиты. Но волосы Симеона сияли здоровьем, нависая над бровями взъерошенными кудряшками.
Он вопросительно посмотрел на нее, и их глаза встретились. Ее палец пробежал по его волосам ко лбу, а затем спустился вниз к переносице и губам…
— Пытаешься отвлечь меня? — В его голосе зазвучал некоторый интерес.
Исидора уселась к нему на колени.
— А это возможно?
— Да.
— В таком случае я отвечаю на твой вопрос утвердительно. — Исидора обвила его шею руками, но он не шевельнулся, не обнял ее в ответ. А в его глазах появилось такое выражение, которое не… — Почему ты так осуждающе смотришь на меня? — спросила Исидора. — Неужели запрещено целовать собственную жену, даже если она останется ею ненадолго?
— Пытаюсь понять, не нарушаю ли я правил, — сказал Симеон.
Исидора тихонько вздохнула. От него пахло виноградом, специями и чистотой. Если она будет держаться ближе к нему, то даже не сможет вспомнить, какое зловоние распространяют нечищеные уборные. У него такие красивые губы, поэтому Исидора потянулась, желая поцеловать.
Симеон погладил ее губы — лишь для того, чтобы твердо отстранить ее от себя.
Исидора почувствовала, что в ней вспыхнула обида. Она опустила глаза, пытаясь придумать, как бы грациозно соскользнуть с его колен и не подать виду, что ее обидел его жест.
— Черт! — неожиданно проревел Симеон и накрыл ее губы своими губами. Это был страстный поцелуй. Если сама Исидора только пощекотала его рот губами, то он на этом останавливаться не собирался. Симеон целовался так же, как говорил: решительно, прямо, удивительно честно. И его поцелуй сказал ей: «Я тебя хочу!»
Исидора откинула голову назад и всем телом прильнула к Симеону, позволяя прикосновению его рта воспламенить каждую ее клеточку. Она все крепче прижималась к мужу, понимая: то, что она сейчас испытывает, — это страсть. Добрая, старомодная страсть. Эта страсть, обнаружила Исидора, заставляет ее дрожать и плавиться. Она заставила ее забыть, что Симеон только что продемонстрировал ей такую же скупость, какой прославился
Да, страсть затмила ее разум, все мысли исчезли из ее головы, там лишь снова и снова повторялись одни и те же слова: «Не останавливайся!»
Разумеется, он остановился.
— Все эти годы я избегала поцелуев, потому что мне сказали, что в них нет ничего хорошего, — промолвила Исидора, силясь взять себя в руки. Она старалась говорить беззаботным тоном, словно ей вовсе не составляло труда держать спину прямой.
Его взгляд был неистов, как у проповедника. Застонав, Исидора позволила себе уронить голову ему на плечо.
— Только не говори, что хочешь извиниться.
— За что?
— За то, что поцеловал меня. У тебя такой вид, словно тебе кажется, что ты совершил большой грех.
— Нет.
Однако Исидоре показалось, что его голос звучит неуверенно.
— А ты когда-нибудь терял над собой контроль? — с любопытством спросила она.
— В каком смысле?
Даже его ответы осторожны и продуманны!
— Ты когда-нибудь ругаешься? — с надеждой спросила Исидора. — Употребляешь имя Господа нашего всуе? Богохульствуешь?
Симеон задумался.
А Исидора, которую немного смутило его замешательство, решила отвлечь Симеона своим любимым словечком: «bastardo» [4] . Правда, оно напомнило ей ее мать, добрую католичку…
— Иногда, — наконец ответил Симеон.
— А в каких именно случаях? Когда ты убегаешь от льва или когда случайно ударяешься локтем о дверной косяк?
В его темных глазах мелькнула улыбка, которая взволновала ее, как опера волнует каждого итальянца.
4
Ублюдок (ит.).
— В случаях, когда человек убегает от льва, — произнес он медленно.
Уголок рта Исидоры дрогнул.
— Так я и думала, — промолвила она.
Но его взгляд вновь стал серьезным.
— Если ты готов ко всевозможным случайностям, то у тебя не возникнет необходимости бояться неизвестного или сердиться на него.
— Потому что неизвестного не существует?
— Именно так.
— Стало быть, ты никогда не будешь кричать на меня?
— Надеюсь, что нет. Мне было бы стыдно кричать на жену. Или на любого слабого человека, — сказал Симеон.
Брови Исидоры сошлись на переносице, а спина напряженно выпрямилась.
— Любой слабый человек — это, конечно, тот, кто имеет какое-то отношение к супружеской жизни? — спросила она.
— Нет ничего неуважительного в моем отношении к супружеству, Исидора, — промолвил Симеон. — Я вовсе не толкую об отсутствии уважения. Судя по тому, что я уже узнал про тебя, мне кажется, что ты лучше управляешь людьми, более образованна, щедра, чем я. Будь ты капитаном корабля, я был бы рад служить под твоим началом.