Когда герцог вернется
Шрифт:
В воздухе стоял запах пряностей и чего-то сладкого, приятного. Исидора никогда не замечала, чтобы от него пало парфюмерией, впрочем, у нее еще и не было возможности ощутить его запах…
Симеон наклонил голову вперед, а затем пробежал пальцами по мокрым и чистым волосам. Исидора затаила дыхание, когда он оперся руками о края ванны и встал.
У него было совсем не такое тело, как у нее. Ее фигура представляла собой сплошные грациозные изгибы — дар ее матери-итальянки. В зависимости от того, как туго она шнуровала свой корсет, ее талия оставалась совсем тонкой. У нее была пышная
В фигуре Симеона никакой роскоши не было. Вся она, включая ягодицы, состояла из натренированных мышц. Когда он встал, последние пенные пузырьки скатились вниз по его ногам. С боков его бедра не только не выделялись, но были даже уже, чем талия. Пальцы Исидоры дрогнули, когда она поняла, что в мыслях ее руки ловят эти пузырьки, скользят следом за ними по его бедрам и ногам. Потянувшись за полотенцем, Симеон наклонился вперед. Боже, это из-за бега у него такие сильные ягодицы? Она слышала, что некоторые джентльмены подкладывают что-нибудь себе в панталоны, чтобы казаться покрупнее. Но у Симеона были мускулы докера.
Поставив одну ногу на край ванны, он принялся вытирать ее. Исидора молча попятилась назад.
— Не уходи! — приказал он, не оглядываясь.
Должно быть, он заметил, что дверь открыта, и решил, что вошел кто-то из лакеев. Исидора сделала еще один шаг назад и попыталась бесшумно прикрыть дверь.
— Исидора!
Она открыла рот.
Двигаясь, как всегда, грациозно и явно тщательно выверяя каждое свое движение, он обвязал полотенце вокруг талии и повернулся к ней. Исидора закрыла рот.
— Прошу прощения за то, что помешала тебе принимать ванну, — пролепетала она, стараясь говорить спокойным голосом. — Я хотела потолковать с тобой о том, что твоя мать не желает покинуть дом.
Она с трудом сглотнула. На груди у него не было ни волоска, так что она различала форму и размер каждого мускула и видела его тело таким, каким оно должно быть.
— Как ты узнал, что это я? — Она заставила себя встретиться с ним глазами. Его взгляд, как всегда, был спокоен и непроницаем.
— Почувствовал, — ответил он.
Исидора откашлялась.
— У твоего мыла такой интересный аромат.
Боже, какую глупость она сморозила! Ее слова повисли в воздухе между ними. Без сомнения, у нее появилась отличная возможность соблазнить Симеона.
— Это кардамон, — промолвил он.
— Полагаю, ты нашел такое мыло где-нибудь на Востоке? — Исидора с ужасом подумала о том, что опять ляпнула глупость.
— В Индии, — ответил он. — Эта специя применяется также и в кулинарии.
— Интересно, — с усилием проговорила она. Белое полотенце, которым Симеон повязал бедра, слегка шевельнулось, и Исидора невольно опустила на него взгляд, а затем перевела его на лицо Симеона. Муж смотрел на нее с вежливым спокойствием, словно они находились в гостиной и он ждал от нее ответа на вопрос, выпьет ли она чашку чая.
Исидора не могла соблазнить его. Она понятия не имела о том, что нужно для этого делать, и то, что казалось ей в Лондоне таким простым, на деле оказалось очень даже сложным. Похоже, Симеона ничуть
К тому же…
Он такой большой. Все в нем велико, начиная от плеч и заканчивая ступнями.
Чтобы скрыть неловкость, Исидора присела в книксене.
— Умоляю тебя простить меня за вторжение и за то, что я помешала тебе принимать ванну. — Произнося эти слова, она пятилась назад мелкими шажками, а затем повернулась, чтобы уйти. Она захлопнула дверь так быстро, что раздался громкий стук, который эхом отозвался по коридору.
Оставшись один, Симеон смог наконец разжать зубы и отбросить со сдавленным ругательством проклятое полотенце. Похоже, она не заметила, что оно вздернулось вверх впереди, однако не заметить того, что он был готов потерять над собой контроль, Исидора не могла. Она убежала из комнаты с такой скоростью, словно целое племя пустынных жителей обратили на нее свои мечи.
Опустив глаза на свое собственное орудие, Симеон упал в кресло. Господи, вот это испытание! Он не осмеливался прикоснуться к своей плоти, опасаясь немедленного взрыва. Он сидел в горячей воде, думая о ней, представляя, как рассыпаются по плечам ее волосы, напоминающие черный шелк. Казалось, они вот-вот превратятся в волшебное и легкое одеяние, в которое мужчина сможет зарыться лицом. А потом он погладит ее щеки, другие части тела…
Кровь закипела в его жилах, но тут раздался легкий стук, и не успел Симеон взять себя в руки, как дверь распахнулась. Это была она. Разумеется, он сразу это понял. Разве еще кто-то в доме благоухал жасмином так же, как целая поэма о цветах? Даже несмотря на то что в доме возникли проблемы с канализацией, его обоняние мгновенно улавливало исходящий от нее аромат.
Хотя на самом деле аромат Исидоры не был запахом жасмина. Нет, это не чистое и свежее благоухание цветка, а какой-то другой аромат, щекочущий его ноздри сильнее любых духов, заставлявший его думать о том, как он зароется лицом в ее волосы, осыплет поцелуями ее кожу, оближет ее с головы до пят.
Она смущала его. Вот в чем дело.
Исидора напоминала ему горящую головню, которая пылала сильнее и ярче, чем любая женщина, которую он когда-либо знал. Он мог принять их брак — и всю жизнь ходить вокруг нее кругами, словно житель Востока, который как зеницу ока охраняет своего драгоценного осла, опасаясь, как бы того не украли.
Есть ли у него выбор?
«У человека всегда есть выбор. Если ты скажешь себе, что выбора нет, ты солжешь… причем солжешь самым худшим образом. Потому что почти всегда, когда человек говорит о том, что у него нет выбора, это означает, что он уже принял решение и сделал самый плохой выбор…»
Полный ненависти голос Валамксепы зазвучал в ушах Симеона, и он понял, что его гуру прав. Разумеется, у него есть выбор. Он знает, что можно аннулировать брак, как советовал ему поверенный, и черт с ними, с британскими законами! Он же герцог. На своих землях он — верховный правитель, подчиняющийся только королю, так что с помощью денег и собственной власти, которые он использует, как клюшку для гольфа, он добьется того, что не под силу другим.