Когда герои восстают
Шрифт:
— Привет, — сказал Себастьян, первым шагнув вперед, чтобы протянуть руку Чену. — Я брат Елены, Себ.
— Я знаю, — признался Чен. — Я на самом деле большой поклонник.
— Что? — я подавила смех. —Серьезно?
Я ожидала этого от Марко, который знал о поп-культуре достаточно, чтобы написать книгу, но меня шокировало, что суровый и серьезный Чен, который был весь в цифрах и эффективности, наслаждался драматическими фильмами моего брата.
Чен бросил на меня холодный взгляд.
— Что? У меня не может быть хорошего вкуса?
Себастьян рассмеялся, дружески похлопав другого мужчину
— Конечно, может. А теперь расскажи мне свой любимый фильм.
Лед тронулся под тяжестью этого обмена, другие мафиози посмеивались над Ченом, когда он легко вступил в дискуссию с моим братом, который любил говорить только о своей работе.
— Иди познакомься со всеми, мама, — позвала я ее, а когда она заколебалась, взяла ее за руку и отвела обратно к друзьям. — Это моя мама, Каприс.
Фрэнки шагнул вперед, взял ее руку и поднес к своим губам.
— Sei troppo giovane per essere una madre.
Вы слишком молоды, чтобы быть матерью.
Я закатила глаза от его возмутительной лести, но мама рассмеялась и настояла на том, чтобы он называл ее мамой, а не Каприс.
Бо появился рядом и завел с Адди и Яко разговор о Янки, который в считанные секунды перерос в страстные дебаты о том, как проходит их сезон.
В течение двадцати минут все переговаривались друг с другом, будто знали друг друга много лет. Я сидела на табурете у островка и смотрела, как мама раскатывает тесто для традиционного рождественского тимбало (прим. Тимбалло — итальянское запечённое блюдо, состоящее из макарон, риса или картофеля с одним или несколькими другими ингредиентами), которое она готовила каждый год, а Бо рядом с ней нарезал кубиками помидоры, а Адди по другую сторону от него нарезал баклажаны.
— Кажется, вы устраиваете вечеринку.
Все посмотрели на Сальваторе, который вошел из лифта, держа за руку Аврору, а Бэмби шла сзади с пакетами своих продуктов.
Воздух в комнате загудел, как только мама встретилась взглядом с Торе.
— Кто-нибудь приглашен? — спросил он голосом, несущим, но мягким.
Я могла прочитать на его лице предвкушение надежды через всю комнату.
Даже те, кто не знал историю отношений между мамой и Торе, смотрели между ними, следя за напряженными линиями, четко выписанными в воздухе.
Сначала казалось, что мама собирается отказать ему в канун Рождества, но потом она посмотрела на меня, и ее взгляд наполнился страхом.
Меня немного испугала мысль о том, что моя пятидесятилетняя мать все еще может бояться своих эмоций. Мужчины, который так явно обожал ее.
Однако, очевидно, я все понимала.
— Coraggio, мама (пер. с итал. «храбрость»), — сказала я под дых, протягивая руку, чтобы сжать ее несмотря на то, что она была покрыта манной мукой. — Coraggio.
— Va bene (пер. с итал. «хорошо»), — сказала она, сделав глубокий вдох. — Входи, Сальваторе, и представь меня bella principessa в твоих руках. (пер. с итал. «красивой принцессе»)
— Это
— Сильное имя для сильной девочки, — сказала мама, зная, что сказать.
Рора отпустила руку Торе, полностью забыв о нем, и направилась на кухню. Она потрясла меня, остановившись у меня под боком и забравшись ко мне на колени. Я помогла ей устроиться, немного ошеломленная ее легкой близостью и более чем немного тронутая ею.
— Мне шесть, — сказала она маме, наклонившись вперед, ставя локти на стойку и утыкаясь лицом в ладони.
— Это хороший возраст, — согласилась мама.
— Правда? Я хочу быть восьмилетней. Через дорогу живет мальчик, который сказал, что, когда мне будет восемь, он меня поцелует.
— Рора! — воскликнула Бэмби.
Все засмеялись.
Я прижалась щекой к волосам Роры, пахнущим клубникой, держа ее на коленях, и наблюдала, как почти все, кого я любила, прекрасно общаются друг с другом. Я страстно желала, чтобы Данте присутствовал при слиянии нашей семьи, чтобы увидел, как им великолепно вместе и как нам повезло.
Но хотя мое сердце болело, я знала, что он уже все понял. Данте никогда не принимал ничего в своей жизни как должное, и в первую очередь свою семью.
— Ты в порядке? — спросил Бо, потянувшись через островок, сжимая мою руку. — Ты, должно быть, скучаешь по нему.
— Да, — согласилась я. — Три дня замужем, и его забирают. Но я верю. Мы все уладим.
Он подмигнул мне.
— Знаешь, ты никогда не выглядела так прекрасно, как сейчас, сидя здесь и разговаривая о Данте, с этим милым ребенком на твоих коленях, любящим тебя так, будто это никогда не прекратится. Ты можешь отрицать это сколько угодно, но я знаю, что это все, чего ты когда-либо хотела. Не высокопоставленная работа или шкаф, полный Шанель, хотя, признаться, это тоже замечательно. Данте дал тебе то, чего никогда не было у Дэниела.
— Что? — спросила я, хотя я знала.
Хотя я чувствовала, как это бурлило вокруг меня, когда Адди хрипло смеялся с Себом и Ченом, когда Торе тихо разговаривал с мамой, пока они готовили Тимбало, когда Рора рассеянно брала прядь моих волос и крутила ее в пальцах, пока Яко танцевал со своей сестрой Бэмби по гостиной.
— Семья, — сказал он.
— Да, — согласилась я, задыхаясь от смеха, потому что мои легкие были сжаты от счастья, а слезы жгли от грусти. — Вот такой рождественский подарок, присланный из тюрьмы.
Мы смеялись вместе, но острота этой ночи сохранялась, когда мы вместе готовили и садились за рождественский ужин по итальянской традиции, накануне.
Когда Фрэнки объявил, что у Данте есть подарки для всех, и раздал подарки каждому сидящему за столом, даже Бо, это показалось уместным, а не шокирующим. Я наблюдала, как мама достает бутылки с лимончелло и оливковым маслом Торе, Себ распаковывает подписанный экземпляр DVD Крестного Отца, за который Данте, должно быть, заплатил целое состояние, Бо шарф от Прада, а Адриано новую собачью посуду с золотым тиснением для его любимого пса Торо. Каждому достался подарок, но мне четыре, которые Торе положил передо мной, когда все остальные уже открыли свои.