Когда герои восстают
Шрифт:
Двадцать минут спустя, когда его нашли изуродованным в грузовике, никто и словом не обмолвился о том, кто мог это сделать.
А это была тюрьма, люди умирали каждый день, и никто не доносил, потому что сдача кого-либо означала верную смерть.
Поэтому начальник тюрьмы объявил заключенного Кристофера Сэллоу мертвым в результате самоубийства, и никто никогда не знал ничего другого.
Глава 27
Данте
Суд был назначен на тридцать первое января, это был понедельник. Я пробыл в заключении чуть больше месяца,
Хуже всего было то, что я скучал по Елене.
Если в нашем отдалении и был какой-то плюс, то он помог мне осознать глубину моей любви к ней. Я чувствовал ее в своих костях и крови. Она согревала меня по ночам в арктической тюремной камере и сохраняла рассудок после долгих часов рутины, когда я вращал эти адские ножки стула.
Я использовал воспоминания о ней, как наркотик, забывая о своем окружении и обстоятельствах. Я спорил с самим собой о том, какой цвет выбрать для ее серых глаз: оловянный или мокрый камень, грозовые тучи или ясное серое небо. Думал о том, как впервые поцеловал ее на своем столе и как впервые взял ее на капоте Феррари после того, как подумал, что могу потерять ее во время погони.
Наше будущее составляло мне компанию по ночам, когда я лежал в постели и смотрел в потолок, стараясь не обращать внимания на непрекращающийся храп моего сокамерника без языка. Как я снова женюсь на ней в присутствии всей ее семьи, сфотографируюсь для журнала Шестая Страница, если она захочет. Как я буду дарить ей детей любым способом. Если бы мы не смогли зачать ребенка естественным путем, мы могли бы его усыновить. Елена будет невероятной матерью, и я не мог дождаться возможности увидеть, как эта мечта осуществится для нее. В тайне, хотя я не делал этого уже много лет, я молился Богу о том, чтобы мы смогли зачать ребенка вместе. Что я смогу увидеть дымчато-серые глаза Елены в прекрасном лице, которое я смогу держать в своих руках и называть своей дочерью или сыном.
Когда я не думал о ней, я строил заговоры.
Я знал, что мы находимся в состоянии войны.
Люди из Италии, которых я завербовал, когда мы находились в Неаполе, прибыли на следующий день после Рождества, двадцать человек, единственной причиной пребывания которых в городе была поддержка усилий Чена, Адди, Яко и Фрэнки по уничтожению семьи ди Карло.
Картель Басанте был рад помочь, потому что в настоящее время они пытались обогнать мексиканский картель Вентура на рынке восточного побережья.
В дело вступили мотоклуб Падшие, все еще разъяренные тем, что ди Карло устроил на них засаду и убил вице-президента Нью-Йоркского отделения.
Каэлиан Аккарди и Санто Бельканте, два сына донов из Комиссии, лежали на дне, но занимались своими делами. Каэлиан использовал свои связи с Комиссией по игровым вопросам, закрывая два казино и пять ресторанов. Санто использовал свои особые навыки,
Ситуация уже менялась.
Я знал, что так и будет, если я вернусь домой, чтобы все исправить.
С появлением Марко в больнице стало очевидно, что утечки с нашей стороны прекратились.
У нас постоянно был человек в больнице, чтобы убедиться, что он не сбежит, но в остальном мы не показывали, что знаем, что он наш крот.
Я хотел лично разобраться с ним, когда выйду на свободу.
Они доставили меня в здание суда несколькими часами ранее и оставили в камере. Я отжимался, когда дверь во внешнюю комнату открылась, и воздух стал неподвижным.
Елена.
Я вскочил на ноги, мои глаза метнулись к ее глазам, словно токи соединились. Электричество пробежало по крови, когда я впервые за месяц взглянул на нее.
Она была прекрасна.
Настолько красива, что я не мог понять, как кто-то, увидев ее, не цепенел от восторга. Ее волосы были такого яркого, необычного оттенка рыжего, который сиял, как свечи в вине, а глаза были наполнены дымом, темным и волнистым, когда в них играли ее эмоции. Ее верхняя губа была немного полнее нижней, а на левом бедре у нее было трио родинок в форме идеального треугольника. Она была миниатюрной, изгибы были легкими и подтянутыми, потому что она каждый день тренировалась с моими мужчинами или со мной, так что она не была типичной секс-бомбой.
Но она была поразительной, вызывающей, такой, на которую невозможно было не взглянуть.
На нее было так же интересно смотреть, как и знать. К тому времени я уже достаточно изучил ее ум и тело, чтобы понять, что никогда не смогу получить достаточно, узнать достаточно, чтобы претендовать на владение тем или другим.
Она была моей ледяной королевой и моей огненной донной.
Моя собственная загадка, на разгадку которой я потрачу всю оставшуюся жизнь.
— Капо, — сказала она, будто мое имя было именем Бога.
— Елена. — я подошёл к краю камеры и просунул руку. — Докажи, что ты не золотая мечта.
Она тут же придвинулась ко мне, переплела наши пальцы и поцеловала каждую костяшку.
— Я так по тебе скучала. Даже не могу объяснить, как сильно.
— Я знаю, — успокаивал я, просовывая вторую руку сквозь прутья решетки, чтобы прижать ее к себе, обнимая так, как только мог. — Cazzo, я каждый день думал о том, чтобы снова обнять тебя. (пер. с итал. «блядь»)
— Я тоже.
Мы молчали, прижимаясь друг к другу, будто утонем, если отпустим. Я вдыхал аромат ее волос и проводил большим пальцем по нашим соединенным костяшкам, отмечая каждое ощущение моего тела против ее.
— Больше никогда, — пообещал я, хотя делать это было глупо.
Каждый капо принимал возможность тюремного заключения или смерти как почти неизбежность. Притворяться иначе глупо.
Но я был дураком.
Дураком, влюблённого в женщину, которую я больше не отпущу.