Когда горит трава

AnnotationКогда в северной Нигерии начинают жечь траву, для пастухов наступает пора отгонять стада на юг, к берегам Великой реки. А охотники с ружьями, луками и стрелами прячутся у границ ползущего пламени, принюхиваются к дыму и напрягают зрение,чтобы вовремя заметить мимолётное мелькание диких животных, покидающих укромные места. И для ветра наступает пора загонять пыль в глаза и в зубы и покрывать кожу морщинами: на пути из Ливии к Лагосу харматтан развешивает за собой покров пыли, окутывающий стены и деревья, как муслин — шейха.

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII

Глава

Глава XX

Глава ХХI

Сиприан Эквенси

Когда горит трава

Глава I

Когда в северной Нигерии начинают жечь траву, для пастухов наступает пора отгонять стада на юг, к берегам Великой реки. А охотники с ружьями, луками и стрелами прячутся у границ ползущего пламени, принюхиваются к дыму и напрягают зрение,чтобы вовремя заметить мимолётное мелькание диких животных, покидающих укромные места.

И для ветра наступает пора загонять пыль в глаза и в зубы и покрывать кожу морщинами: на пути из Ливии к Лагосу харматтан развешивает за собой покров пыли, окутывающий стены и деревья, как муслин — шейха.

* * *

Старик сидел, перебирая чётки. Деревья казались скелетами выгоревшими на солнце, — измождённые, с отстающей корой, на которой темнели десятилетий жажды и голода. Старик отдыхал со своим сыном в иссушённый полдень северной Нигерии, и на траве рядом с ним лежали лук и колчан, полный отравленных стрел. Вдруг воздух пробудился ото сна. Клубы раскалённой пыли оторвались от земли и, мерцая, устремились к ярко-синему небу, на которое больно смотреть. Старик различил запах дыма и понял, что уже начинают жечь траву. Старик и его сын подняли глаза и увидели волнистые линии холмов, ручейков и скал. Повсюду царило безлюдье. Но они были кочевники, и безлюдье было их привычным напитком. Поэтому они не сказали друг другу ни слова и не вышли из-под ветвей доровы; сын опирался на палку и был похож на птицу, которая в засушливый день стоит на одной ноге.

Девушка бежала к ним, и в её глазах они увидели страх. За ней по пятам с бранью гнался злой чернолицый мужчина, размахивавший кобоко. Девушка бросилась к ногам старика и стала молить о спасении, мужчина остановился.

— Она моя рабыня! — Заревел он. — Отдайте её! Она беглая! — Он поднял плеть. — Твоя рабыня? — старик встал.

Его сын увидел в глазах девушки немую мольбу. — Твоя рабыня? — повторил старик. — Ты не достоин отереть прах с её ног, а осмеливаешься называешь её своей рабыней. Слушай, негодяй! Вот что я тебе предложу. — Он повернулся к мальчику и сказал: — Рикку, ты можешь разыскать своего брата Одио?

— Он со стадом у реки, — ответил Рикку.

— Позови его, ради Аллаха! — Он вытащил

— Одио! — закричал Рикку. — Одио! Он сбежал вниз по склону. Его отец смотрел в лицо здоровенному широкоплечему преследователю. — Она твоя рабыня? — Вернее сказать, рабыня моего хозяина.

— А у твоего хозяина нет имени? — Шеху.

— Этот убийца? — спросил Мей Сансай.

Он не раз слышал о человеке по имени Шеху. Рассказывали, что этот головорез был солдатом в Камерунскую кампанию 1914-1918 года. По общему мнению, Шеху любил враждовать со всем светом. Он жил, чтобы вносить смуту. Подобно раненому слону, он никогда не забывал и никогда не прощал, говорили рассказчики. Рассердить его — значит, навлечь на себя неприятности.

Сзади захрустели ветки, и Сансай оглянулся. Рико и Одио, яростно споря на бегу, мчались к отцу. Одио был старше Рикку на пять лет. В девятнадцать лет он был высок и поджар, как леопард, узкобёдр и широкоплеч. В семье Сансая он считался человеком неиссякаемой энергии.

— Одио, я хочу спросить тебя кое о чём, — сказал Сансай. Одио почтительно преклонил колени и быстро выпрямился. он весь обратился в слух.

— Я слушаю, отец, — сказал он.

— Ты видишь эту девушку?

Одио взглянул на фигуру, распростёртую перед отцом. Лохмотья, ткань на спине иссечена. В глазах девушки Одио увидел нечеловеческое напряжение. У неё была необыкновенное лицо. У большинства девушек фулани светлая кожа, прямые носы и тонкие губы, как у белых, но у Фатиме, несомненно, был белый отец или белая мать. Нос с горбинкой, широкие ноздри, густые чёрные волосы, посеревшие от пыли. Ярко-красные губы. Вряд ли ей может быть больше восемнадцати.

— Да, я вижу её, — сказал Одио.

— Как ты думаешь, какая ей цена?

— Цена, отец? — Да, Одио. Вон тот человек заявляет, что это его рабыня. Я не могу допустить, чтобы такая нечисть касалась такой прекрасной девушки. Я хочу предложить ему выкуп.

Одио наклонился к отцу.

— Ты хочешь ввести её в наш дом?

— Если Аллаху будет угодно, — сказал Сансай.

Рикку, смотревший на Одио, чувствовал, что девушка с ещё большей мольбой глядит на него, как будто это он, а не Одио, должен решить её судьбу.

— Пять коров, — сказал Рикку и повернулся к Одио. Сансай опустил лук.

— Это много, — сказал он. — В нашем племени мужчина может взять себе девушку за две или три коровы. Но будет так, как ты сказал, он получит пять коров. Пригони их. — Он погладил бороду. — Девушка наша. Забирай коров. Слава Аллаху! — И он ударил себя в грудь.

— Предупреждаю тебя! — закричал слуга Шеху. — Пока Фатиме с вами, мира вам не знать! Шеху будет преследовать вас и перебьёт всех по одному. Он никогда не прощает!

Мей Сансай рассмеялся. Он повернулся к девушке и сказал ей:

— Встань!

Она казалась уже не такой напуганной. Она встала, но тут же опустилась на колени и стала молить Аллаха, чтобы Сансай жил вечно. Старик улыбнулся и погладил её по голове. Они стояли рядом и смотрели, как слуга Шеху гонит коров на холм, пока кусты боярышника не скрыли его из виду.

— Да поможет нам Аллах!, — сказал Одио.

— Аминь! — в один голос ответили Сансай и Рикку.

Сансай погладил бороду.