Когда исчезает страх
Шрифт:
— С этого часа ваша нормальная жизнь с хождением в столовую и восьмичасовым сном кончилась. Будем ловить каждую минуту, удобную для полетов. В таких условиях составить расписание невозможно. Летать придется в любой час дня и ночи, благо светлого времени больше чем достаточно. Остальную часть суток используем для закалки, изучения материальной части самолета и теории.
Сержанты погрустнели:
— Значит, опять учиться и сдавать зачеты?
— А как же вы думали? В воздухе малейший промах грозит летчику не двойкой, а куда более серьезным — можно
Рабочий день у новичков-сержантов начинался с пробежки и физзарядки. Размявшись, они принимались за дела: одни шли на сборку новых самолетов, другие — к вывозному учебно-тренировочному истребителю «УТИ-4». Этот самолет походил на «И-16», но в отличие от него имел две кабины. В переднюю садился инструктор, а в заднюю — ученик. Каждый из них мог самостоятельно управлять самолетом.
Одновременно с вывозной машиной в воздух поднимались два конвойных «И-16». Они ходили кругами на большой высоте и охраняли учебную машину, чтобы она не подверглась нападению «мессершмиттов».
Лобысевич в эти дни походил на наседку, высидевшую утят и всполошенную тем, что они ринулись без нее плавать.
Однажды, видя, как «УТИ-4» с недостаточно прогретым мотором пробежала почти без ускорения половину пути, он закричал:
— Что делают, мерзавцы! Отставить!
Капитан знал, что впереди скалы и ров. Он двигал рукой и ногами, жестами подсказывал, что следует предпринимать Ширвису. А лейтенант, видимо надеясь на свою сноровку, ничего такого не делал…
«УТИ-4» подпрыгнула, опустилась… и только у самой границы взлетной полосы оторвалась от земли.
Лицо у Лобысевича побелело, губы тряслись.
— Эт-то же самоубийцы! — возмутился он. — Лихачи, шаромыжники! Преступление так вводить молодежь в строй.
Увидев улыбку на лице капитана Шворобея, он накинулся и на него:
— А вы чего щеритесь? Не наулыбались еще? Как бы потом, не заплакали. Предупреждаю: ответственность на вас возложу. Довольно с меня одного спрашивать.
И Лобысевич, перестраховываясь, написал рапорт, в котором сообщал, что в целях ускорения подготовки молодежи, прибывшей из летных школ, он берет на себя повседневное наблюдение за группой лейтенанта Шубника, а ответственность за обучение остальных пилотов возлагает на капитана Шворобея. Фамилий Кочеванова и Ширвиса он умышленно не упоминал. Пусть заместитель отвечает и за них. Тогда будет знать, как посмеиваться!
Во время вызовов по тревоге то Ширвис, то Кочеванов брали с собой по одному новичку, чтобы приучить их свободней держаться в боевой обстановке.
Сержанты, впервые участвовавшие в воздушных боях, ничем, конечно, похвастаться не могли, — во время атак они бессмысленно носились в клубке самолетов. Их ошеломляли резкие виражи и бешеные скорости быстротечного боя, продолжавшегося всего две-три минуты. Новички не успевали не только прицеливаться, но и определить, что за самолеты мелькали
На аэродром после воздушной потасовки сержанты возвращались такими измотанными, что едва держались на ногах. Стоило им закрыть глаза, как в багровой мгле с ревом начинали сновать вверх и вниз длинноносые самолеты. Но постепенно, накапливая опыт, они стали улавливать ритм вихревых каруселей и понимать, что творится в воздухе.
В запале некоторые сержанты очертя голову бросались на противника, не думая о прикрытии ведущего. Таким нетерпеливым при разборе боя крепко доставалось от Кочеванова.
— Вы в кого стреляли? — спрашивал он.
— В гитлеровца… в «стодесятого».
— Значит, из-за паршивого фрица готовы были пожертвовать своим командиром, боевым товарищем?
— Это вышло невольно, — оправдывался провинившийся. — Вы же лучше меня маневрируете… Я увидел его в прицел… очень хотелось сбить.
— У нас так не поступают. Раз товарищ доверил вам свою жизнь, — оберегайте ее. Иначе ваше поведение ничем не лучше предательства, — не щадя пилота, выговаривал Кочеванов. — Врага мы остерегаемся, а в товарища верим. Запомните это.
Ян в таких случаях обычно помалкивал, потому что сам еще недавно, забывая обо всем, кидался на гитлеровцев. Но все знали, что Ширвис — за дисциплину в бою.
— Двойка за поведение в бою, — сообщал вдруг на земле Ширвис сержанту, которому казалось, что за ним в воздухе никто не наблюдал. — Осмотрительности никакой. Совершаете маневр, не учитывая возможностей противника. Забываете, что с нами воюют не олухи, а опытные воздушные волки, зубастые и хитрые. Они только и ждут промаха. Сожрут в мгновение.
Если бы Лобысевич послушал Ширвиса на разборе полетов молодежи, он бы не поверил своим ушам и решил бы, что тот его разыгрывает, изображая придирчивого службиста, ратующего за строгую дисциплину.
Глава десятая
В начале сентября, стремясь отрезать Кольский полуостров и Мурманский порт от страны, гитлеровцы предприняли новое мощное наступление. Они двинули в бой всю свою тяжелую артиллерию, бронетанковые части, авиацию, горно-егерский корпус, отборные полки «СС». Ценой больших потерь им удалось прорвать линию обороны и подойти к железной дороге, ведущей в Мурманск.
Фронт приблизился. С аэродромов по ночам видны были пожары и отчетливо слышалась артиллерийская пальба. Опять наступили дни, когда летчики летали по многу часов. Они спускались на аэродром только для заправки баков горючим, пополнения боезапаса и тут же по тревоге вновь поднимались в воздух.
В ход были пущены машины всех типов: одни улетали на патрулирование, другие на штурмовку переправ и наземных войск, третьи на перехват бомбардировщиков, четвертые для сопровождения. Даже учебные самолеты нагружались, бомбами и уходили к фронту. Любыми силами надо было ослабить натиск противника.