Когда любовь соперница у смерти
Шрифт:
Я понимал, насколько авантюрным был мой план, верней, его отсутствие. Намерение было, а плана, как такового, нет. Я знал, как проехать на аэродром: бывал там. Нужно было добраться до развилки на военный городок, но свернуть не вправо, а влево, на прямую как стрела бетонку, ведущую к аэродрому. Семь-восемь километров через открытую местность я взял легко, но это было вчера. А сегодня еще до развилки меня может перехватить тот же славянско-полуказахский экипаж. И тогда мне будет уже не до смеха.
Но, в принципе, к аэродрому можно было добраться по дороге, которая тянулась вдоль реки Чаганки, свернув с нее и проехав километра три-четыре по бездорожью.
Сомнения терзали меня, но все-таки я решился пойти на безрассудно-смелый шаг. Тем более что в планах у меня была повторная экскурсия в «шестнадцатый» городок возле аэродрома. Был я там – ничего особенного: контрольно-пропускной пункт, здание госпиталя, штаб. Телефонная станция, казармы, столовые, склады, жилые дома – все разрушено, хотя и не так сильно, как в основном городке. Здания целые, со всеми стенами, а местами даже с крышами, только окон нигде нет. И не похоже было, чтобы там кто-то жил. И демонтажные работы там не велись. Тихо, спокойно, и никакой охраны… Или все-таки была охрана, но неважная, и мне повезло, что я не попал в ее поле зрения. А может, меня и заметили, но не стали прогонять, потому что я не вылезал из машины.
Но сейчас на летном поле наверняка охраны вполне достаточно, чтобы справиться со мной. Возможно, там присутствуют и важные персоны, одна из которых мне так нужна, что я готов рисковать своей жизнью. Глядишь, и Серегу там обнаружу… Эх, как бы на смерть свою не нарваться, а она тоже там, ждет меня, подтачивая бруском свою косу.
Я свернул на тряскую, в рытвинах дорогу вдоль Чаганки, проехал по ней около версты, остановился. Вышел из машины, осмотрелся – вроде ничего, спокойно все, только вода мелко журчит, и где-то кузнечик стрекочет. А людей нет, не видно.
На всякий случай я переоделся, но не в защитный костюм, а в камуфляж, который также прихватил с собой. Его расцветка не очень соответствовала разнотравью казахской степи, но лучше так, чем в джинсовом костюме. И оружие я взял – финку с мощным и остро заточенным клинком.
Надо сказать, камуфляж мне пригодился почти сразу: не проехав и ста метров, я застрял в месиве из воды и грязи. Пришлось брать топор и рубить ветки, которые потом я подложил под застрявшее колесо. Сначала домкратом приподнял машину, затем установил опору из подручных средств. Измазался как черт, но машину на ход поставил. Плохо, если бы джинсы испачкал, а камуфляж не так жалко.
Я проехал еще километров семь и снова принялся рубить ветки с прибрежных деревьев. И подогнав машину поближе к реке, замаскировал ее. А дальше пешком, через поле, к небольшому зданию, которое виднелось километрах в трех-четырех от меня. Я рассмотрел его с помощью бинокля – давно не беленая кирпичная коробка с пустыми окнами, рядом дворик, огороженный одними только тумбами – основами под бетонные плиты. Сами плиты давно уже канули в Лету.
Удивительно, почему само здание не разобрали: кирпич как-никак. Впрочем, не до того мне было, чтобы забивать голову подобными мыслями. Впереди был марш-бросок по пересеченной местности, с реальной, а не учебной, опасностью. И что самое ужасное, без достойного оружия в личном арсенале.
Правда, перед самым выходом я побеспокоился о том, чтобы под завязку наполнить водкой фляжку, которую за несколько дней в зоне привык носить с собой. Ну и оба дозиметра тоже взял. Хотя нож и бинокль
Сплошной ковыль и типчак под ногами сменялся островками полевых васильков и степного шалфея, но эти мелкие красоты меня совсем не вдохновляли. Вот если бы здесь росла кукуруза, например, или подсолнух, в зарослях которого можно было затеряться, но, увы…
Я шел, стараясь как можно ниже пригибаться к земле, вдыхал поднимающуюся с травы пыль, и это здорово утомило меня. Наградой за мои труды было то, что кирпичное здание не охранялось. Я смог беспрепятственно зайти в него, по гулкой лестнице подняться на второй этаж, подойти к окну, из которого открывался отличный вид на аэродром.
До первой по счету взлетной полосы было километра два, а именно на ней и стоял самолет, на самом краю, в максимальной близости от меня. Удивительно, но возле крылатой машины никого не было – ни пилотов, ни охраны. В какой-то момент мне даже показалось, что это брошенный транспортник, неизвестный памятник ушедшей, нет, вытолканной взашей эпохи.
А ведь самолет действительно имел запущенный вид. Краска облупленная, обшивка местами помятая, если не лопнувшая, стойка шасси закреплена не чем иным, как обыкновенным грубо прикрученным к ней металлическим уголком. И у крыльев обвислый вид, как будто не было у них уже сил держать требуемый размах. Видно, что самолет доживал последние дни.
Прошло не меньше часа, прежде чем появились два бортовых «КамАЗа», в не менее плачевном состоянии, чем самолет. В каждой кабине находилось по три человека, и все они вышли к самолету.
Признаться, когда я увидел их, мне захотелось выпить, и чем больше, тем лучше. Дело в том, что и водители «КамАЗов», и пассажиры были плотно запакованы в общевойсковые защитные комплекты, противогазы, перчатки. Глядя на них, я достал из кармана фляжку…
Открылся десантный отсек самолета, и к нему подъехала одна машина. Водитель открыл задний борт, а его помощники вытащили из кузова доски, установили так, чтобы по ним можно было транспортировать груз.
Я не удивился, когда увидел темно-серые бочки с черным трилистником на ядовито-желтом фоне. Опасно – радиация… Удивляло меня столь небрежное отношение к радиоактивным отходам. Люди перемещали их из обычного транспортника в машину, совершенно не приспособленную для перевозки столь опасного груза. Видимо, безопасность транспортировки ядерного отстоя не беспокоила людей, для которых грузчики были всего лишь расходным материалом.
Глядя, как бочки с отходами перекочевывают в грузовики, я понял, что Прилепов не появится здесь ни под каким предлогом. Он же не идиот, чтобы рисковать своим здоровьем. Сын у него, правда, не совсем в порядке по этой части, но вряд ли отец позволит ему заниматься столь грязным делом.
С моего наблюдательного пункта хорошо просматривалась бетонка и контрольно-пропускной пункт аэродромного городка, развалины офицерских домов, но я не видел ни машин, ни людей. Но можно было допустить, что Прилепов находился сейчас на другом конце аэродрома, в районе казарм. Я смотрел в этом направлении, но за зданиями городка и росших близ них деревьев ничего интересного не замечал. Нужно было покидать свой пост и через развалины жилого городка выдвигаться к столовым и казармам. Я понимал, насколько это опасно, и вместе с тем осознавал, что вряд ли мой риск оправдает ожидания. И если бы не хмель, который окончательно разогнал мой страх, я бы, возможно, и не решился на этот отчаянный шаг.