Когда любовь соперница у смерти

Колычев Владимир Григорьевич

– Да, я знаю, она отравилась, Царствие ей Небесное, – удрученно вздохнул хозяин дома. – Предпочла умереть… А зря, ведь вы все равно добрались до меня… Да и нет в том ничего страшного, что вы здесь… Уйди!

Прилепов подал знак, и Серега исчез.

– Вы, Иван, наверное, считаете, что я недостаточно гостеприимен? – доверительным тоном спросил Давид Юльевич.

Он мягко взял меня под руку и повел в сторону дома.

– Ну, почему же? Если бы не вы, я бы сейчас лежал в горах, среди камней.

– А так

вы пролежали всю ночь на траве. Вы, наверное, думаете, что я не проявил заботу о вас. Напротив, вчера вы так сладко спали, что я не стал вас тревожить. Я сказал Ольге, чтобы она накрыла вас пледом. Это был здоровый сон. Как вы себя чувствуете?

– С одной стороны хорошо, с другой – не очень.

– Вы гнались за преступником, он почти у вас в руках, но взять вы его не можете. Я понимаю ваше состояние. Но поймите, Гарик – мой сын, и если даже вы сможете доказать его вину, это ничего не изменит. Как Англия не выдает преступников, так я не выдам вам своего сына. Вы уж извините, Иван, но я очень люблю Гарика. Да, он не совсем обычный, но он мой сын…

– Настолько необычный, что вы сами готовы признать его вину.

– Нет, я готов признать только то, что Гарик находится во всероссийском розыске. Но мы находимся на территории суверенного государства, и я не думаю, что вы можете так просто взять его и арестовать.

– Мы находимся на вашей личной территории, – сказал я, глянув на незнакомого мне парня в светлом джинсовом костюме, с бдительностью охранника прохаживающегося вдоль ворот. И у него на плече висел «АКМ». Это, признаться, мне очень не нравилось.

Но пока что Прилепов не собирался отдавать меня на съедение своим псам. Напротив – желал накормить меня самого. Он провел меня в дом, роскошное убранство которого наводило на мысль о больших деньгах, мы зашли на просторную кухню с обеденной зоной. Ольга подала нам завтрак – яичница на сливочном масле, сырная и колбасная нарезка, морковный салат и овсяные оладьи.

– Гарик уже покушал, – сказал Прилепов, непринужденно орудуя ножом и вилкой.

– Я очень рад за него, – саркастически хмыкнул я.

Давид Юльевич сделал вид, что не заметил этого.

– Он сейчас отдыхает с дороги.

– Вы сами не знаете, чем он занимается. Может, он сейчас точит топор.

– Я знаю, в чем его обвиняют. Но не уверен, что он мог убить человека… Да, у него есть отклонения, но это совсем не значит, что он мог убить человека.

– Он убил не одного человека, он убил троих… Может, вы позволите мне поговорить с ним на эту тему?

– Нет, я сам поговорю с ним. Но сначала я должен выслушать вас, а потом поговорить с ним. Поверьте, мне он соврать не сможет.

– Ну-ну…

Я совершенно был уверен в том, что убийство Ирины Сухновой и Константина Северьянова – дело рук Гарика. И эта убежденность позволила мне в доказательном ключе изложить и систематизировать

известные мне факты, уличающие убийцу. И про историю с Ариной я ему рассказал, и про смерть Юрия Тырчанова, и о том, что нашли в квартире Паши Коркина.

– Что ж, все это интересно. – Прилепов в раздумье помял кончик носа. – Хотя в это невозможно поверить. Но я поговорю с Гариком и постараюсь все выяснить… Да, кстати, вы неправильно поняли Юру. Чаган – это, конечно, поселок, но не только. Чаган – это еще и озеро, в честь реки Чаганки… Пойдемте, покажу.

Отставив недопитую кружечку с кофе, он поднялся из-за стола и увлек меня за собой в соседнюю комнатку, откуда тянулась вверх не очень удобная винтовая лестница. По ней мы забрались на самую вершину смотровой башни. Отсюда открылся вид на чашеобразное озеро Чаган, или Атом-Куль, как называли его местные жители. Внешне оно мало чем отличалось от обычных озер, разве что вода в нем была черная, и флора оплавленно-скалистых берегов, бруствером окружающих эту гигантскую воронку, казалась мне чрезвычайно бедной.

– Памятник ушедшей эпохи, – с ностальгическими нотками в голосе сказал Прилепов.

– Изуверской эпохи, – уточнил я, представляя, как над этими местами когда-то поднимался ядерный гриб.

– Прежде всего, великой эпохи, – покачал головой Давид Юльевич. – Эпоха научно-технического прорыва, эпоха великих свершений. Эпоха, когда всерьез разрабатывались гигантские самолеты, корабли, даже звездолеты на взрывных ядерных двигателях. Атомные озера могли решить проблему воды в засушливых районах…

– Интересная логика – сначала убить людей, а потом их напоить.

– Почему убить? – не согласился со мной Прилепов. – Поверьте, наши ученые гораздо больше думали о людях, чем американские выскочки. Кстати, первый такой промышленный взрыв произошел в Неваде. Но наши ученые превзошли американцев, и в первую очередь по части экологии. Девяносто четыре процента чистоты против семидесяти американских, такая вот арифметика. Существуют реакции термоядерного синтеза, которые не дают радиоактивных продуктов; так вот, девяносто четыре процента энергии взрыва давали именно такие реакции. До полной чистоты мы не дотянули, всего шесть процентов. Американцам о таком оставалось только мечтать…

– И все равно бесчеловечно.

– Наука требует жертв… Да и не так все страшно, как думается. Сорок лет прошло после взрыва, и ничего, вот, я дом здесь построил, живу, как видите, на радиацию не жалуюсь.

– Не жалуетесь, потому что такой терпеливый или потому что ее нет?

– Ну почему же, в некоторых местах она в триста раз превышает естественный фон. Но мой дом стоит в хорошем месте.

– Да, место отличное. Только такой авантюрист, как я, мог сюда сунуться… Безопасное место, да, Давид Юльевич, никто не тревожит?