Когда мертвые оживут
Шрифт:
— Я к тому, что у нас вроде бы нет другого развлечения, кроме как думать. Секс — одна из тех вещей, которыми я хотел бы заниматься до самой смерти. Будет просто хреново, если вот так умру и больше ни разу не перепихнусь.
Джереми пожимает плечами:
— А кто говорит, что ты умрешь?
Я обратил внимание, что он не сказал «мы». Я судорожно сглотнул — внезапно пересохло в горле. Затем принял полулежачую позу, закинул ноги на борт и уставился вверх, на ткань, которую трепал ветер над надувной распоркой.
— Как по-твоему, что сейчас дома творится? — снова обращаюсь
Долго я держал в себе этот вопрос, но в последнее время только о доме и могу думать. Ну, еще о сексе.
Джереми сидит тихо-претихо, и я наклоняю голову, чтобы увидеть его лицо. Он уставился на далекий горизонт, я же со своего места вижу лишь серую воду, серое небо, серую жизнь. Медленно подползаю на четвереньках и сажусь с ним рядом.
Расстояние до судна увеличилось. Накануне мы потеряли его из виду и впали в настоящую панику. Прежде даже не могли представить, как это важно — видеть неподалеку лайнер. Пусть мы и не рисковали подойти ближе — каким пустым показался без него мир.
Но потом мы увидели дым над водой. Схватились за весла и давай грести и наконец убедились, что дым идет с палуб нашего лайнера. Большую часть дня он медленно кренился на бок, грозя перевернуться.
— Наверное, все погибли, — тихо произнес Джереми.
Его пальцы при этом теребили бок — а то я не знаю, что скрывается под рубашкой.
Джереми постоянно кричит во сне. Потом он этого не помнит или, по крайней мере, не признается. Вопеж сводит с ума, однако где-то в глубине души зреет надежда, что инфекция быстро возьмет свое и я, отправив его за борт, смогу вздохнуть спокойно.
Разумеется, нельзя сказать, что мы не представляли себе, как все происходит: человека кусают, он подхватывает инфекцию, умирает и возвращается к жизни в качестве монстра-каннибала. Мы видели кучу фильмов и играли на компе в игрушки. Мы все прекрасно знали.
Просто… когда такое произошло в действительности, разуму трудно было с этим смириться. Весь привычный мир рухнул, причем не в кино, а на самом деле. Когда на лайнере поднялась паника, мы потеряли друзей, и перед нами встал нелегкий выбор: то ли поскорее схватить спасательный плот и прыгнуть за борт, то ли дождаться приказа об эвакуации.
Черт, да этого вообще не могло произойти. Никогда! Никак не могло все закончиться вот так. Мы и восприняли случившееся как шутку, а иначе бы, наверное, просто свихнулись. Ха-ха, зомби-апокалипсис таки наступил. Спасайся кто может!
Кто же это так схохмил? Сейчас уже и не вспомню.
Время от времени я задумываюсь, а не спихнуть ли Джереми за борт. Вряд ли у него есть шанс выжить, только продукты и воду переводит, а ведь они бы мне самому пригодились.
Мы не говорили этого вслух, но оба прекрасно понимали: если бы нас могли спасти, помощь уже подоспела бы. Не было ни самолетов, ни катеров, ни оранжевых вертолетов. Радиомаячок, которым был оснащен плот, исправно посылал в окружающее пространство сигнал бедствия, но либо в мире не осталось никого, кто бы их услышал, либо всем было не
Также мы догадывались, что суша не может быть очень уж далеко — ведь мы плыли на круизном судне. Нам и нужно-то всего ничего: догрести до ближайшего острова.
Но… мы не могли отплыть далеко от лайнера. Нужно было его видеть. Мало ли что.
Я поначалу не понял, что произошло. Мы услышали глухой, тяжелый стон — такое впечатление, будто нас целиком заглатывает кит. Потом громкий хлопок, пронзительный вой и, наконец, такой звук, словно весь мир кто-то всосал через коктейльную трубочку.
Вскоре пришла волна и швырнула наш плотик. Я ухватился за тент, чтобы удержаться на ногах, но только сорвал часть креплений.
— Что за свинство?! — воскликнул я, ощупывая поверхность плота — нет ли каких повреждений.
Волны бросали нас взад и вперед, вверх и вниз, а Джереми, откинув входной клапан, вглядывался в потемки.
— Не-е-ет! — закричал он.
И тут вдруг я спохватился, как же вокруг темно. Ни единого огонька. Наш лайнер исчез, его поглотил океан.
Джереми прыгнул за борт и поплыл, будто надеялся каким-то образом вернуть лайнер из пучины. Через минуту я потерял его из виду, слышал только, как он молотит по воде руками и ногами.
— Он не мог затонуть! — кричал он в ужасе. — Я не готов! Не готов!
Я опустился на колени, свесился за борт и попытался на ощупь найти Джереми, слушая, как он барахтается среди волн и проклинает все на свете за то, что судно исчезло навсегда.
Когда я наконец затащил Джереми обратно на плот, он, дрожа, устроился на моих коленях и крепко обхватил себя руками за плечи.
— Я не готов, — пробормотал он и уткнулся лицом мне в грудь, орошая кожу горячими слезами.
Я обнял его, и так мы сидели, а плот раскачивался на волнах, и море пело нам свою тихую колыбельную.
— Дженни Лайонс, — сказал я, и на губах Джереми заиграла улыбка.
— Она? Правда, что ли?
Я пожал плечами:
— Это было в восьмом классе, в кабинете информатики.
— У нее тогда были брекеты?
— Ага.
Он покачал головой.
— А как насчет тебя? — поинтересовался я.
У Джереми сгоревшие на солнце щеки сделались еще краснее, хоть это и казалось невозможным.
— Ой, только не говори, что дожил до шестнадцати лет и ни разу не целовался с девчонкой, — попытался я его подколоть.
— Скорее, до восемнадцати, — не поднимая глаз, буркнул Джереми.
Улыбка застыла у меня на губах, когда я вспомнил о следах зубов у него на теле. Да уж, веселого тут мало.
Стояла глухая ночь, когда Джереми решил наконец выложить все начистоту.
— Послушай, я должен тебе кое-что рассказать.
Похоже, он догадывался, что я только притворяюсь спящим, потому что даже не потрудился разбудить меня.
Я шевельнулся, и от этого движения наш убогий плотик заходил ходуном. Вот уже несколько дней мы не видели абсолютно ничего: ни кораблей, ни хотя бы лодок, ни суши. Эта пустота создавала впечатление, что мы последние люди на свете.