Когда мир изменился
Шрифт:
— Тебя не смущает больше моя упряжка?
— С-смущает, — признался рыцарь. — Ибо само созерцание её угрожает спасению души моей.
— В этом, надеюсь, тебе поможет твой духовник. От сего греха он тебя разрешит — ибо тот, кто спешит к святому отцу на исповедь, вправе пользоваться любым средством. Вот даже твой святой. Каброн — разве не оседлал он мертвяка, дабы перебраться через разлившуюся реку и поспеть к умирающему?
— Д-да, — несколько взбодрился юный сэр. — Ты хорошо знаешь Писание, сударь некромаг! Но ты же не в церковной ограде?
— Нет, — усмехнулся Фесс. —
— Строгий приказ его светлости маркграфа… — начал было рыцарь, но на середине фразы скуксился, повесив голову.
— А с чего ради его светлость издал столь строгий указ?
Конрад втянул голову в плечи.
— Говорили… гонец его светлости… что бродят по дорогам новые мертвяки, ни в чём неотличимые от живых; ходят, и будят погосты, и оставляют за собой подъятые из могил трупы…
— Вот как? — искренне удивился Фесс. — Не сталкивался. Бургмейстер Хеймхольма нанял меня покончить со слыгхом на менгирном поле, а вот про бродячих неупокоенных, что пробуждают кладбища я, право же, не слыхал.
— Говорят, что прибыла целая конгрегация истребителей нежити от самого Святого Престола, — Конрад испуганно обернулся, словно оная «конгрегация» могла выскочить из придорожных зарослей. — Говорят, будут искать корень зла…
— И что же, наличие подорожной означало?..
— Ну, конечно! Как же мертвяку получить оную у достопочтенного кастеляна?
Святая простота, говорили о таких.
— Что ж, сэр рыцарь, наверное, ты прав. Поведай мне об ином. Когда на нас набросились смерть-дети, ты сражался не столько мечом, сколько талисманами, оберегами.
— Не талисманами и не оберегами, то ересь! — мигом вскинулся Конрад. — Мощами святых отшельников и просветлённых мужей! Умельцами монастырей в Бен Акве и Бар Роване сотворёнными! И разве не видел ты, сударь некромаг, как разили они нежить?
— Видел. И видел, как они разрушались. Ты мог использовать их только один раз, сэр Конрад.
— Верно. Но…
— Не будем спорить, что лучше, каждый хорош в своём ремесле. Значит, святые мощи…
— А также освящённые реликвии! — вставил молодой рыцарь.
— Пусть будут реликвии. Они способны поражать восставших из могил… Что ж, благодарю, сэр Конрад.
— Не за что, сударь некромаг. Хотя… хотя… как доброе чадо Господне, прошу тебя — покайся, прими…
Некромант едва заметно усмехнулся.
— Прости, сэр рыцарь. Но я не раз уже слыхал эти речи. Не станем заводить их вновь.
Конрад горячо запротестовал:
— Нет! Нет! Всякий состоящий в лоне святой церкви, обязан, узрев задержавшегося возле врат, помочь таковому ступить через порог, обрести спасение и мир!
— Я стою у совсем иных врат, — перебил некромант. — Нет нужды продолжать, досточтимый.
Мальчишка-рыцарь понурился. Какое-то время молчал, а потом вновь стал приставать с расспросами, не погибла ли его душа, уж раз сударь некромаг так хорошо знает деяния святых?..
Стены и башни Хеймхольма поднялись над озером, что сверкало полуденным блеском. Ветер
Тягловых своих мертвяков некромант загнал в стойло и тщательно запер. Молодой Конрад вер Семманус вертелся под ногами и всячески мешал.
— Ты разве не спешишь к своему духовнику?
— Спешу. Но…
— Я тоже спешу. В управу. За платой.
— Можно, я с тобой, сударь некромаг? Ведь наверняка придется рассказать и про лича, а тебе будет нужен свидетель из благородного сословия, из уважаемого рода…
Мальчишка был совершенно прав.
— Почту за честь, сэр Конрад.
Славный град Хеймхольм встретил их запахами дыма, смолы и рыбы, жарившейся на рынках требухи; пылью и навозом под ногами, конским и коровьим; узкими улочками, нависающими верхними ярусами домов. На некроманта с рыцарем косились — впрочем, по большей части хорошенькие служанки, бросавшие на молодого Конрада такие взгляды, что тот так и брёл, пунцовый, как свёкла.
В ратуше двери открывались перед ними словно сами собой, а прислуга и стражники старались подобру-поздорову убраться с их пути.
Здесь, внутри, их встретили суровый камень да толстенные брёвна, ошкуренные и обожжённые. Хеймхольм стоял на западной границе маркграфства, но селились тут большей части северяне, привычные к распрям с Империей Духа.
Гобелены изображали славные битвы горожан — правда, тканью изрядно закусили тряпичные черви. Занимали целые простенки композиции из побитых щитов, проломленных шлемов и сломанных копий — как утверждали в Хеймхольме, всё это взято было в бою с тех рыцарей и их дружинников, кому достало глупости требовать с города дань.
Широкая лестница холодного бутового камня вела наверх. Двое стражников в начищенных кирасах, шлемах-кабассетах и с алебардами поспешно расступились.
— Господин бургмейстер? — осведомился некромант.
— Господин бургмейстер немедля примет господина мага, — старший из алебардистов пятился, пытаясь в то же время осенить себя Господним знамением.
Кабинет — или контора — господина бургмейстера отличалась тем, что вместо гобеленов со славными битвами стены его украшали головы волков, кабанов и медведей, все — с явными признаками оборотничества.
Рыжебородый великан поднялся с кресла, коим служил цельный комль дерева. Нос у господина бургмейстера явно отрицал наличие благородных кровей и напоминал картошку, щёки были красны, выдавая большого охотника до крепкого эля. Дублет господина бургмейстера украшала массивная серебряная цепь — центральное звено в виде крупного мифрильного кольца.
— Мастер Граллон Салдобрул, моё почтение, — некромант поклонился первым. — А это — юный сэр Конрад…
— Конрад вер Семманус! — гордо объявил рыцарь. — Достойнейший отец мой отрядил меня…