Когда мы танцевали на Пирсе
Шрифт:
– Этого мало. Ты ведь не объяснила Пресвятой Деве, о ком надо ходатайствовать.
– А как объяснить?
– Попроси, чтобы она ходатайствовала от твоего имени. Скажи, что на всякий случай мы отсюда до вечера не уйдем.
Я снова закрыла глаза. «Извини, Дева Мария, на чем я остановилась? Ах да, Нельсон – хороший, добрый мальчик, и он…»
– Морин, я забыла это слово!
– По-хо-да-тай-ство-вать!
– Оно очень трудное, да, Морин?
– Под стать ситуации. Если хотим, чтобы Пресвятая Дева
«Снова извиняюсь, дражайшая Дева Мария. Ты же видишь – Бренда все время встревает. Короче, я сегодня пришла просить не за раздавленного песика, а за моего друга Нельсона. Устрой, пожалуйста, так, чтобы кто-нибудь шарахнул его отца по башке, лучше всего молотком. Нет, я понимаю: убийства не по твоей части, но ты же наверняка знакома с каким-нибудь душегубом. Например, ты могла бы попросить одного из тех двух разбойников, с которыми рядом принимал крестные муки твой сын Иисус, – небось ты с ними уже давно на короткой ноге?»
Я подняла взгляд. Пресвятая Дева улыбалась мне своей всегдашней доброй улыбкой. «Послушай, Дева Мария, может, я многого прошу. Если с убийством никак не выходит, ты хоть руки отруби этому мистеру Перксу, паршивцу, чтобы ему нечем было колотить Нельсона, хорошо? Аминь».
Не то чтобы очень довольная, но, по крайней мере, удовлетворенная – разве я не сделала все, что могла? – я уселась на скамью и стала думать о Нельсоне. Представляла его добродушное лицо и немытые вихры. И как только миссис Форрест на порог пускает такого оборвыша, ведь Нельсон в ее представлении Джеку совсем не товарищ!
Рядом возникла Бренда.
– Ну что, пойдем?
Я кивнула, мы направились к дверям, однако на полпути я вдруг остановилась.
– Ты чего, Морин?
– Забыла попросить Пресвятую Деву еще об одной милости, совсем крошечной.
Быстрыми шагами я вернулась к изваянию, преклонила колени. «Только не думай, пожалуйста, дорогая Мария, будто я из тех, которым подавай все и сразу. Но, может, когда гнусный мистер Перкс будет обезврежен, ты ниспошлешь Нельсону новый джемпер? Аминь».
Я встала, но тут же снова бухнулась на колени. «Желательно коричневого цвета, дорогая Мария!»
Глава четырнадцатая
Приближалось Рождество. В доме обосновался промозглый холод. Каждый вечер папа тащил из шкафа пальто и укутывал нас поверх одеяла, но толку от его усилий было мало.
Однажды утром папа вбежал к нам в спальню и говорит:
– Ну-ка, девочки, гляньте скорее в окошко!
Мы с Брендой вылезли из постели и раздвинули шторы. Во дворах, нашем и соседском, и дальше, на улице, было белым-бело. Пока мы спали, выпал снег, укрыл траву, деревья и заборы – словом, перенес нас всех в волшебное королевство, где на троне восседает сама Зима.
– Ура,
Живо оделись и бегом вниз. Мама дала нам по целой тарелке овсянки, сказала, гулять не пустит, пока все не съедим. После завтрака мы надели пальтишки, шапки и перчатки и распахнули заднюю дверь, но на крыльце застыли. Всюду такая дивная чистота, разве не кощунство – ступить на снег ботинками?
– Ах, Морин! – выдохнула Бренда. – До чего красиво!
– Да, чертовски, – согласилась я.
– Чего ждете, девочки? – спросил папа.
Бренда обернулась к нему:
– Я не жду, папочка, а любуюсь. Я бы так могла вечно стоять.
– Нет, насчет «вечно» – это не по мне! – И папа спрыгнул с крыльца прямо в снег. – Идите же сюда!
Я взяла Бренду за ручку, и вместе мы помчались садом, визжа от восторга, оставляя две цепочки четких следов на заснеженной дорожке. Вдруг через забор перелетел снежок – и прямо мне по затылку!
– Это ты, что ли, хулиганишь, Джек Форрест?
– Кто ж еще-то, Морин О’Коннелл? Собирайтесь с Брендой, сейчас все вместе пойдем гулять по холмам!
– Можно, папа? Отпустишь нас с Джеком?
– Разумеется. В такую погоду что может быть лучше холмов Саут-Даунса! Ступайте и повеселитесь на славу.
Мы с Брендой побежали к калитке. Джек нас поджидал, перекатывая в ладонях новый снежок.
– Только попробуй, Джек Форрест! – предупредила я.
Он усмехнулся, однако снежок бросил на землю.
– Я за Моникой, а ты к Нельсону беги, – сказала я.
– Это лишнее, Морин. Глянь-ка вон туда.
И впрямь, к нам спешили Нельсон и Моника, причем на Нельсоне был только дырявый джемпер. Джек молча скрылся за дверью и вскоре вынес свое старое пальтишко, а заодно и ломоть хлеба с повидлом.
– Я завтракал, – произнес Нельсон, впрочем, без уверенности.
– А кто говорит, что не завтракал? Зато я второй сэндвич не осилил, а мама очень не любит, когда еда остается. Давай выручай.
– Ладно, друг, – сказал Нельсон. – Спасибо.
«Ладно»? Как бы не так! Никаким «ладно» тут и не пахло, а спрашивать было нельзя, это-то я понимала. Почему Нельсонова мама выпустила его без пальто? Почему Джек принес ему хлеб с повидлом? У меня в животе заныло совсем как от папиных чудачеств.
Нет, все-таки по-другому. О папе я давно привыкла тревожиться, не то что о Нельсоне. Случайно я перехватила Джеков взгляд, хотела улыбнуться – и не смогла. Мне показалось даже, что и Джек тщетно старается выдавить улыбку.
– Раз мы идем кататься, значит, нам нужны санки, – заявила Моника. – У кого они есть?
Я побежала обратно в дом. Папа сидел в кухне и чистил башмаки.
– Ты чего вернулась, Морин? Я думал, ты давно катаешься с горки!
– А кататься-то и не на чем, папа!