Когда нам семнадцать…
Шрифт:
— Да вот куда-то исчезла Кочка, — сказал я растерянно.
— И я тоже одна! — ответила Милочка. — У Игоря стряслось что-то с этими… как их называли-то раньше… рейтузами! — Милочка взяла меня под руку. — Пойдем…
И мы стали танцевать.
— Сказать тебе откровенно, Леша, о чем я жалею сегодня? О том, что не вступила в комсомол. Обидно за себя. Столько лет была какой-то глупой девчонкой. Я ведь иду в госпиталь медицинской сестрой.
К нам подбежали Евгений Онегин и цыганка в широких одеждах. Она оторвала меня от Милочки и закружила. Сквозь музыку
— Ну какой же ты невнимательный! Вертелась около тебя почти целый час, а ты даже не замечал.
— Прости, дорогая Кочка, у нас с Милой был серьезный разговор.
— То-то же!
Голова ходила кругом, ноги не чувствовали пола, а мы с Тоней все кружились и кружились…
Голова ходила кругом, ноги не чувствовали пола, а мы с Тоней все кружились и кружились…
— Который час? — спросила «Кармен», останавливаясь.
Я посмотрел на часы:
— Половина первого… Пойдем на балкон, послушаем, может, пароход подошел.
— Ой, Лешка! — воскликнула Тоня. — Смотри, кто пришел!
Недалеко от оркестра в белом нарядном платье стояла Ольга Минская и с тихой грустью смотрела на танцующих.
Все вместе мы вышли на балкон.
После шума и музыки темная летняя ночь показалась нам нежной и ласковой.
— Как чудесно здесь! — вздохнула Ольга. — Вы знаете, ребята, о чем я думаю весь вечер? Не о том, что мне не удалось вместе с вами закончить десятый класс. Экзамены мои перенесены на осень, и я, конечно, сдам их. Я думаю о том, что сегодня мы расстаемся. Ребята разъедутся по всему Союзу, и, как подумаешь, что их не будет рядом с тобой, становится грустно-грустно…
— Но ведь часть десятиклассников остается здесь, в Сибирске, — сказала Тоня. — И в том числе я.
— Это, Тонечка, очень хорошо! — сказала Ольга.
Несколько минут мы стояли молча.
— А что, Тоня, на пароходе и педагоги и родители поедут?
— Непременно, Олечка!
— И будем кататься всю ночь?
— До самой зари!
С реки донесся протяжный гудок парохода, и мы стали собираться на прогулку по Ангаре.
Река встретила нас прохладой и тихим плеском воды на прибрежных камнях. И вода и небо казались черными. Вдали по горизонту рассыпалась цепочка мерцающих огней. Они то ярко разгорались, то трепетали, готовые вот-вот погаснуть… Над этими огнями изредка поблескивали сполохи.
— Дождем попахивает, — забеспокоился Игорь.
— А что нам дождя бояться! — весело хлопнул его по плечу Романюк. — Смотри, какой красавец нас ожидает!
У причала стоял пароход. Над его трубой поднимался золотистый сноп искр. С палубы мигали зеленые и красные огоньки. Ярко светились окна кают. Слышалось мерное дыхание паровой машины.
Когда все разместились, раздалась команда капитана. Заскрежетала якорная цепь. Пароход, медленно покачиваясь на волнах,
Мы стояли на палубе, всматриваясь в темень летней ночи. Свежий ветерок омывал лица. За бархатно-черной полосой воды светился бисер переливающихся огней родного Сибирска. В этом море света где-то притаились и смотрели на нас огни милой школы… Но где они? Прощай, школа! Прощай, счастливая школьная пора!
— Проезжаем мимо Песчаного острова! — крикнул капитан. — Не причалить?
— Обязательно! Костер разожжем! — раздались голоса.
Когда по трапу сошли на обрывистый берег, Максим Петрович приказал:
— С каждого выпускника по охапке хворосту!
— Есть набрать хворосту! — отозвались радостные голоса.
— Я с тобой, Леша, — тихо сказала Тоня, ныряя в густые заросли тальника. — Здесь очень страшно, — прошептала она.
Я сжал ее руку:
— Не бойся…
Мы пошли. Я — впереди, раздвигая ветви кустов, Тоня — за мной, доверчиво держась за мое плечо.
— Теперь не страшно?
— Нет.
Как мне хотелось остановиться и стоять так, вместе, долго-долго… Но, не замедляя шага, я шел вперед, с ожесточением пригибая ветви. Вскоре кустарник стал редеть, и мы очутились на берегу, у воды.
— Как же так получилось — с берега и на берег? — засмеялась Тоня.
— А ты думаешь, мы много прошли? Вон огни парохода…
Тоня огляделась вокруг:
— Леша, прогуляемся по бережку, мне нужно тебе что-то сказать.
Взявшись за руки, мы пошли по прибрежной гальке. Остановились у самой воды. Тихо шелестела волна. Где-то вдали певуче крикнула птица. Прижавшись плечом к плечу, стояли мы, всматриваясь в неясные очертания противоположного берега.
— Леша, — волнуясь начала Тоня, — ты не едешь учиться в Томск, я все знаю! Ты собираешься работать на заводе. Это все хорошо… — Тоня передохнула. — Но дай мне слово, Леша, что где бы ты ни был, ты всегда будешь учиться.
Вместо ответа я крепко поцеловал милую Кочку.
— Я верю в тебя, Леша. Через несколько лет ты станешь инженером, я — учительницей истории. Встретимся мы с тобой и вспомним, как темной июньской ночью после выпускного вечера стояли на берегу родной Ангары и мечтали о своем будущем…
— Как хорошо ты сказала: «Мечтали о своем будущем»! А помнишь, у Чернышевского: «Будущее светло и прекрасно…»
— «Будущее светло и прекрасно… — повторила Тоня. — Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести».
За тальником полыхнул костер.
Обложка