Когда настанет время возмездия

Ирсс Ирина

— С этой самой секунды я накладываю запрет на расстояние, принцесса, — говорит он, нарочито не отводя губ, задевая мои и искушая на самые греховные мысли.

О, да, в каждой из них, я как минимум уже раз сто сняла с него эту раздражающую белую футболку, что мешает мне добраться до его кожи.

— Запреты, наручники, — протягиваю я нарочито задумчивым голосом, — не слишком ли много для той, кто и не собирается сбегать?

На миг я улыбаюсь, касаясь кончиком своего носа его, пока не понимаю, что сделала ошибку. В глазах Алека точно кто-то резко выключает свет, они становятся тёмными и серьёзными. Черты его лица делаются каменными, челюсть принимает напряжённый вид. Это

длится всего несколько секунд: мы оба смотрим друг на друга, не произнося ни слова, но такое ощущение, что успеваем признаться друг другу во всех совершённых ошибках. Мимолетное отвлечение, с помощью которого мы хотели сделать вид, что ничего не изменилось, рассыпается как хрупкий засохший песок, оставляя после себя тяжесть в воздухе.

Алек глубоко вдыхает, а затем берёт моё лицо в руки. Создаётся ощущение, что ему требуются все силы, чтобы произнести:

— Я с ума сходил, принцесса, — его глаза настойчиво смотрят в мои, словно я должна усвоить какое-то правило, которое никогда нельзя нарушать. — Больше: я сошёл с ума, потеряв связь с временем, что сейчас не совсем понимаю, настоящая ты или мне просто мерещится то, во что я хочу верить.

Боль в его взгляде невыносима, я с трудом удерживаю слёзы, хотя желание разреветься ужасающе сильное. И не только из-за того, что понимаю его чувства, я сама боюсь лишний раз закрывать глаза, ожидая, что когда их открою, могу осознать, что происходящее плод воображения. Я не могу вынести правды — того, чего так хотела избежать, не решаясь его будить, — эту боль причинила ему я.

— Прост… — вырывается из меня, но Алек не позволяет этого произнести, кладя указательный палец на мои губы.

— Вето, — отчеканивает он, даже ни разу не изменившись в выражении лица.

Это не очередной сарказм или шутка.

— Не смей просить передо мной прощения, когда это целиком и полностью только…

Теперь мой палец лежит на его губах. Я парирую его тон и серьёзность.

— Вето.

Алек с неодобрением выгибает бровь, словно решает, заслуживает ли мой поступок выговора или наказания, куда похуже. Его руки опускаются с моего лица, и он их кладёт поверх своего живота. И я пользуюсь этой заминкой. Убрав палец, я немного раздраженно вздыхаю.

— Послушай меня, Алек, пожалуйста, — от нервозности не знаю, куда деть руки. Хочется поёрзать и сжаться до уровня микроскопической блохи, чтобы никогда не проходить через этот разговор, но нахожу в себе смелости признать все ошибки. — Я не знаю, насколько много тебе известно, сколько ты проанализировал, и что успел за это время надумать. Но я изначально допустила одну огромную ошибку.

Ещё один вздох, выходящий судорожно и жалко под тяжестью вины и отчаяния.

— В тот день, когда мы с Несс ездили в город, я наткнулась на подозрительного человека, — выпалываю я, но потом беру паузу, обдумывая, выложить всё сразу или по хронологии событий. Но выбираю второе, боясь сбиться с главной сути. Алек не пробует меня перебить за это время, его цепкий и внимательный взгляд сосредоточен на каждом моём слове. — Он ничего не сделал мне, но я готова была поклясться, что он из Ордена, насколько странно себя вёл. Всю дорогу до Долины я собиралась сказать тебе об этом, но потом…

Я отворачиваюсь к окну, вспоминая тот вечер. Бар, я сижу на перилах и всё собираюсь с мужеством рассказать обо всём, что тревожит, Алеку. У меня имелось много причин: от беспокойных кошмаров до навязчивых ощущений, что приближается что-то ужасное. Но я испугалась: Алек… он был таким живым, таким расслабленным и спокойным.

В горле встаёт ком, лёгкие точно набиваются водой — всеми слезами, что хочется пролить, чтобы боль

хоть немного утихла. Подавив слабость, сжимаю пальцы в кулаки и возвращаю взгляд к глазам Алека, которые по-прежнему готовы внимать каждое моё слово.

— Мне жаль, что я проявила беспечность и не рассказала ничего, испугавшись, что мои признания всё разрушат, — говорю я с тяжестью в голосе. — И мне жаль, что мой эгоистический поступок привёл нас к тому, что случилось.

Я всё жду, что с груди спадёт давление, после признания. Такое ощущение, что я носила на себе тонну вины и раскаяния, но на самом деле ничего не происходит. Слова не изменят прошлого и не сотрут дни, которые провела обдумывая иные исходы событий. И только сейчас я понимаю, что легче уже ни от чего не станет. Но я надеюсь хотя бы на смягчение Алека, что он услышит и помёт. Однако, судя по его немигающему, отсутствующему взгляду, получу я далеко не то, что жду.

— И… ты думашь, что я… что? Что я, по-твоему, должен на это сказать? «О, да, это целиком и полностью твоя вина, принцесса», или… «Что ж, мне явно полегчало»? — Алек злится, но такое ощущение, что сам не замечает, насколько его тон стал резок и колок. Он качает головой. — Нет, не стало.

Алек отворачивается на секунду к окну, но очень быстро возвращает обратно ко мне взгляд — изменившейся и печальный, словно что-то очень дорогое успело разбиться за это мгновение.

— Знаешь, это… — он явно подыскивает следующее выражение, а потом огорошивает прямолинейностью. — Раздражает? О, да! — Алек все сильнее заводится, уже начиная жестикулировать руками. — Это ещё одна твоя дурацкая привычка, считать, что всегда во всём виновата. Когда это я в очередной раз повёл себя, как эгоист и полный кретин, думая на тот момент только о своих чувствах, что заставило тебя пожелать сбежать от меня на пробежку.

Оу… Такого поворота я точно не ожидала.

— И это одна «из» нескончаемого числа ошибок, которые я натворил, исключительно введясь на поводу своего эгоизма, не желающего ничего не видеть, ничего не слышать, ни о чем не думать, кроме собственных желаний.

Оу вдвойне, на этот раз мой рот даже приоткрывается, потому что… ну, это же ведь Алек, — правда?

— А…

Нет, он не даёт даже открыть мне рот, и ему для моего молчания требуется всего лишь один взгляд.

— Вето, — произносит он чётко и членороздельно, про его пугающий серьёзный вид вообще молчу, но удивления всё равно скрыть не получается.

— Кто ты и что сделал с Алеком?

Я нарочно пытаюсь вложить в голос максимум мягкости, но на него она не действует как раньше.

Даже и тени улыбки нет.

Отсутствует желание зацепиться за слова или изречь что-то подставит этому. Он усилено потирает лицо руками, а когда опускает их на меня смотрит незнакомый, новый взгляд.

— Я не прошу прощения за то, что до тебя добрался Орден, Лена. Не то чтобы это ничего не значило, и я не думал миллион раз, как опустил очевидные вещи. Я прошу прощения, что заставил своим поведением тебя сбежать от меня, даже не подумав ни разу, как приходится совсем этим тебе, после…

Он обрывает слова вдохом, словно теперь ему требуется набраться мужества, а я точно зависаю, вспоминая тот день. Вернее, ночь, и что тогда мы оба думали, что проклятие есть.

— Одного сдержанного обещания, что буду рядом несмотря ни на что, с моей стороны было мало. Я должен был нести ответственность за случившееся, не меньше тебя. А не вести себя, как обиженный мальчишка, которого…

Алек снова не договаривает, его взгляд блуждает по воздуху, показывая, насколько ему… стыдно?