Когда настанет время возмездия
Шрифт:
Когда заканчивает говорить, он дышит так, словно пробежал стометровку, устало и часто, но твёрдого взгляда от меня не отводит и на секунду. Мои же глаза широко распахнуты и не моргая смотрят в тёмные, почти такие же глаза папы, как у меня. Я не могу произнести и слова. Онемение и острая боль — это всё, что я чувствую. Не могу объяснить это ощущение опустошённости внутри, больше мне спорить не хочется. Но и сказать, что он прав, произнести «простите», — никак не выходит, сколько бы внутренний голос ни подсказывал, что именно так и должна поступить.
— Люди погибли, — это всё, что могу выдавить в защиту своей точки зрения.
Папа больше не горячится, но слова произносит
— А мне без разницы, главное, что ты жива.
— Это…
Ужасно? Нечестно? Жестоко?
Да миллион чего можно ответить на такое, но мне он не даёт.
— Нет, Лена, хватит, — перебивает отец, качая головой, — хочешь обижаться, винить нас во лжи, — это твоё право. Но ни я, ни мама никогда не пожалеем ни об одном своём поступке. Ты — наша дочь, и черта с два, если я буду хоть когда-то оправдываться за то, что защищал своего единственного ребёнка, даже если цена за это такая, что ты никогда нас не простишь.
Папа уходит молча, не дожидаясь от меня никакого ответа. Хотя и не уверена, что нашла бы, что сказать. Закусив губу, смотрю вниз на поверхность стола и пытаюсь переварить услышанное. Раньше, когда только думала о том, что у нас состоится разговор, я рассматривала тысячи вариантов его исхода: я была зла, была обижена и имела чёткие представления о своей позиции, но ни в одном из них я не рассматривала вариант, что буду чувствовать себя виноватой.
— Папа прав, милая, — подаёт мама голос, намного более мягкий и нежный, но в то же время устойчивый и спокойный. В нём больше нет сожалений и неуверенности. — Мы всегда будем выбирать тебя, чего бы это ни стоило, — говорит она, но я по-прежнему не могу никуда смотреть, кроме как гладкой, отсвечивающей поверхности стола. В мыслях слишком много услышанных слов, чтобы так быстро взять и всё расставить по местам. Я знаю, что обиды больше нет, но мне так грустно за нас и тех, кто во всё в это втянут, что не могу так просто справиться с чувствами тоски. Даже когда мама протягивает руку, чтобы положить её поверх моей, так и не решаюсь поднять взгляда, предпочитая пока прятаться от её всегда заботливых глаз. Я не выдержу и сломаюсь, даже не поскорбев как следует, а этого я не хочу.
— Но ты тоже права, Лена, я и сама не хотела другой жизни, не хотела вернуться обратно с головой в то, что всегда презирала и мечтала избавиться от наследия моей семьи. Я выбрала лёгкий путь, и мы прожили почти восемнадцать лет, не знаю боли и несчастья. Не осуждай, пожалуйста, меня за то, что просто хотела для нас самого лучшего.
Моя оппозиция рушится, я больше не могу сдерживать слёз, строя из себя холодную и равнодушную. Тяжесть миллиона эмоций неимоверно давит и давит, и меня точно прорывает. Утыкаюсь лбом в согнутую в локте руку, буквально желая спрятаться от всего происходящего. Всё, чего хочу, чтобы моя жизнь снова стала моей, вернуться в прошлое, где было всё…
Вот тут то я и понимаю, как на самом деле мне повезло, что у меня было прошлое, не говоря уже о том, какое оно было замечательное. От этой мысли плакать хочется ещё сильнее, особенно если вспомнить, какой «колючей» была последние пол часа. И это я ещё даю себе самое мягкое определение, потому что моё поведение было отвратительным.
Мама поглаживает мои волосы в тот момент, когда резко отрываю голову от локтя и смотрю на неё, удивлённую и печальную.
— Прости, — просто произношу я, но тут же вижу, как всего одно слово способно растопить целый айсберг.
Мама так тепло улыбается, что у меня начинает ныть под ложечкой от эмоций, когда осознаю, что всё это время мне жутко не хватало её улыбок. Она не возрождает разговор, не говорит мне, что
— Спасибо, что смогла вернуться домой.
Мама отправляет меня спать. Это не совсем то, что ждала от неё, после того как наше общение только-только налаживается. Она не рассказывает мне об Ордене и отказывается слушать меня, объясняясь тем, что сейчас нам всем нужна передышка. Возможно ей даже больше, чем мне. Она старается не показывать усталость, не показывать, что истощена и утомлена и что на самом деле не готова к дальнейшему разговору. А меня точно кто-то точно под дых бьёт, когда понимаю, как ослепила меня обида и злость. С серых глаз мамы сошла поблёскивающая дымка жизни и радости, которые всегда наполняли их невероятно завораживающим свечением. В них хотелось смотреть всегда: если всё хорошо, с ней становилось ещё лучше, а если плохо — с ней рядом и вовсе становилось просто великолепно. Сейчас же они опустошены, померкли и точно слились с цветом пасмурного осеннего неба. Правда её убивает. Или же предстоящий искреннее разговор. Возможно, мне и вовсе не нужно ничего знать.
Настолько ли сильно мне хочется ворошить прошлое?
С этим вопросом я захожу к себе в комнату и закрываю ручку на замок. Мне надо подумать и решить готова ли сама к правде. И здесь мама тоже оказалась права, нам обеим требуется время многое пересмотреть и переосмыслить.
Прохожу с какой-то опаской в комнату, в контрой не находилась, кажется, тысячу лет, потому что обстановка ощущается как самое любимое мороженое из детства, которое уже давно перестали выпускать.
Ощущения довольно необычные и наводящие ностальгию, а ещё — дикое чувство печали от понимания, что как раньше уже никогда не будет.
Взгляд ненароком падает на балкон.
Закрытый балкон, факт чего меня печалит ещё больше.
И одновременно радует, что меня очень сильно.
Но факт есть факт — Алека здесь нет.
Зато вместо него нахожу новенький телефон на кровати, на который тут же приходит сообщение:
«Знаю, обещал, что буду рядом, но что-то мне подсказывает, что сейчас ты захочешь побыть одна»
Следом приходит сразу второе:
«Если не прав, дай знать, появлюсь раньше, чем ты успеешь открыть балкон»
Странно ли это, что испытываю облегчение, что не придётся просить его оставить меня одну?
«Я бы не хотела, чтобы ты провёл ночь в машине, а поехал в поместье», — пишу ответ и тут же подхожу к балкону, чтобы рассмотреть, где он сейчас находится.
Машина прямо перед воротами, Алек не собирается скрываться, напротив, открыто показывает не только мне, но и родителям, что мы в безопасности. Но я почему-то хочу видеть его реакцию, и она не заставляет себя ждать. Горящий экран окрашивает черты его лицо в приглушённый голубой свет, когда он отрывает взгляд от него и смотрит на меня исподлобья. Взгляд его весьма красноречив. Он недовольно качает головой и присылает всего три слова, лишь мельком глянув на экран:
«Спокойной ночи, принцесса».
Наступает моя очередь качать головой, однако я замечаю, что на мои губы прокрадывается умилённая улыбка. Вот так просто хватает только одного взгляда на Алека, чтобы я забыла всё случившиеся. Но именно по этой причине, не хочу, чтобы он сейчас был рядом — я не хочу ничего забывать. Не хочу переключаться и испытывать счастье. Я хочу это пережить здесь и сейчас, чтобы завтра или спустя ещё какое-то время меня это больше не трогало.
Видимо я слишком задерживаюсь у балкона, потому что мне снова приходит смс, а взгляд Алека становится лукавым, как и его кривоватая ухмылка: