Когда-нибудь я ее убью

Казанцев Кирилл

Проскочили центр их крохотного городка без приключений, две единственные живые души в этот полночный час. Промчались по дороге одна за другой две машины без габариток и, как показалось Егору, без номеров, просвистели мимо и сгинули сразу за светофором центрального перекрестка. Дальше места пошли глухие, темные и неприятные: многоэтажки сменили старые, барачного типа двухэтажные длинные дома, среди которых попадались и деревянные, в их окнах кое-где горел свет, слышались приглушенные голоса и музыка. Подошли ближе, и пьяные голоса зазвучали отчетливее, где-то пара бурно выясняла отношения, где-то дело катилось к драке. То еще местечко, Егор почувствовал, как Вика напряглась, принялась озираться, у нее с головы слетел капюшон, девушка

оступилась, едва не свалилась вновь, но Егор поддержал ее. Сам-то он не волновался и даже что-то вроде облегчения почувствовал, когда свернули с освещенной улицы — здесь беглецов не найти, даже если очень постараться, за каждым поворотом множество ходов-выходов открывается, и Егор их за время работы на «Скорой» успел изучить, как линии своей руки.

— Спокойно, — сказал он, останавливаясь, чтобы сделать передышку, — тут никого бояться не надо. И осталось немного, мы скоро придем.

— Куда придем? — голос у Вики дрогнул, зубы отчетливо лязгнули. Отлично, просто отлично, ее форменным образом колотит от холода, ей сейчас не хватало только простудиться и заболеть. Тут не идти — бегом бежать надо, а какое там бежать, если она ноги еле передвигает.

— У меня дача за городом. — Егор снял шапку и бесцеремонно нахлобучил ее Вике на голову чуть ли не до самых глаз, накинул сверху капюшон. Девушка поправила «обновку», шагнула вперед и немедленно поскользнулась на невидимой в темноте колдобине, неловко взмахнула руками и плюхнулась на снег. Егор помог ей подняться, обхватил за талию и потащил, как придется, по разбитой дороге, по обледеневшему тротуару дальше, к тупику, за которым уже высилась в ночи освещенная железнодорожная насыпь.

Поднялись кое-как, Егор повел Вику через рельсы, заторопился, услышав гудок тепловоза. Проскочили благополучно и так же благополучно в обнимку съехали по мерзлому гравию вниз. Что-то подозрительно хрустнуло, Вика вскрикнула, и Егору аж жарко стало — еще не хватало, чтобы она ногу сломала. Но обошлось, это треснул каблук, Вика аккуратно наступила на него, покачалась и заявила:

— Выдержит. Наверное. Пошли.

И осталась на месте, замялась у тропинки, что уводила в лес из сухих стеблей полыни, крапивы и борщевика. Пустырь, бывший когда-то ухоженным полем, где росла картошка и подсолнухи, простирался на три стороны света сразу, тропинки разбегались, и идти отсюда можно было куда глаза глядят. Егор шагнул влево, Вика пошла следом, осторожно шла, оступалась, но больше не падала — тропинку замело снегом, подошвы не скользили, и дальше дело пошло на лад. Пустырь пересекли за каких-то полчаса (обычно Егор пробегал его вдвое быстрее), и началось снова-здорово. Тропинка вывела на проселок, Егор шел по колее, держал Вику за руку, та, как могла, ковыляла рядом. Дорога шла по открытому месту, немедленно налетел ветер, Вика ежилась и поджимала дрожащие губы, пошел снег, мелкий, колючий, он сыпался, разумеется, в лицо и застилал дорогу. Минут через десять впереди показались покрытые снегом крыши крайних домов дачного поселка, Егор облегченно выдохнул и перекинул Викину сумку на другое плечо. Все, пришли, слава тебе, здесь их сам черт не найдет, если только по следам отыщет. А следы-то уже свежим снежком заметает — Егор оглянулся, отметил, что да, заметает, причем буквально, точно и не шли они тут минуту назад, а на крыльях пролетели. Оглянулся и — врезался на ходу Вике в спину, едва не сшиб девушку, обхватил, прижал к себе и почувствовал, как та дрожит.

— Замерзла? — выдохнул ей на ухо. — Ничего, уже пришли. Вон дома, видишь? Мой тут недалеко…

Но Вика смотрела в другую сторону, на негустой лесок слева от проселка и еле заметные в темноте, тускло блестящие металлические оградки. Кладбище, это просто кладбище, замерзшее, заснеженное, тут даже ворон нет, и белки поразбежались. Никого там нет, а Вика стоит как вкопанная и глаз от могил за деревьями оторвать не может, дрожит как лист осиновый

и не двигается.

— Чего испугалась? — Вика вздрогнула, и Егор услышал, как у нее стукнули зубы. Совсем дело плохо, тут не простудой, тут кое-чем покруче дело обернуться может, а идти им осталось всего ничего.

— Там же мертвые, — он повел Вику дальше, — они тебе ничего не сделают. Живых надо бояться, эти свое отгуляли, лежат теперь под березками и сны глядят…

Бормотал что-то еще, нес такую чушь, что у самого уши вяли, Вика шла, как под гипнозом, даже спотыкалась, как кукла неживая, смотреть было странно и жутко. Пролезла вслед за Егором под шлагбаумом, побрела по щиколотку в снегу, не обращая на холод и ветер ни малейшего внимания, шла, засунув руки в рукава и опустив голову, и прошла бы мимо дома, если бы Егор не догнал ее и не дернул за пояс.

— Все, пришли, — он втолкнул Вику в темную холодную прихожую, закрыл дверь и первым делом пошел на кухню. Зажег свет, включил воду — холодная, разумеется. Быстро разобрался с водонагревателем и выглянул в коридор. Вика сидела на ящике со старым барахлом, привалилась к стене и закрыла глаза. Егору вдруг показалось, что девушка плачет, подошел, присмотрелся — нет, дрожит от холода, трясется, как котенок, что свалился в прорубь. Егор скинул куртку, накрыл Вику и пошел в кухню, включил чайник, снова выглянул в коридор — без изменений, но хоть смотрит осмысленно, пытается что-то сказать, а у самой синеватые губы свело то ли спазмом, то ли от холода.

— Чай есть? — разобрал он, кивнул и подумал, что до чая еще далеко, а случай экстренный, и промедление пневмонии подобно. Вернулся в кухню, нашел в шкафу початую бутылку водки, налил полную стопку и вынес в коридор.

— Пей, быстро, — Вика взяла стопку и уставилась на нее вовсе уж бессмысленным взглядом.

— Что это…

— Водка, разумеется, — оборвал девушку Егор, — пей, кому говорю. Ну, давай. Вот так, умница. Теперь до дна, до дна, вот так. И еще глоточек — за маму, за папу…

Вика поперхнулась, фыркнула, зажала ладонями рот и закашлялась. Но огненная вода уже обожгла ей желудок, всосалась в кровь, Вика протянула Егору пустую стопку и, еле ворочая языком, проговорила:

— Запить… Воды дай…

— Еще чего, — Егор поднял Вику с ящика и повел в кухню, — воды, запить. Ну и замашки у вас, девушка, где только нахватались. Кто ж водку запивает, ее закусывать надо. Сейчас все будет.

Посадил Вику на стул к окну, прикидывая на ходу, что бы такое по-быстрому сообразить, и не придумал ничего лучше, как выложить на сковородку содержимое двух банок тушенки и поставить сковородку на плиту. Сел напротив Вики, налил себе полстопки, подумал, долил доверху и наполнил Викину емкость.

— Я не буду, — запротестовала та, но Егор слушать ее не стал, двинул легонько своей посудиной о второй звонкий бок и приказал:

— Еще как будешь. Давай, за все хорошее и за здоровье. Остальное купим.

Выпил свое одним хорошим глотком, проследил, чтобы Вика не сачковала, заставил допить и не сдержался, улыбнулся, видя, как девушка скривилась.

— Я не пью, — пробормотала она, стянула с головы шапку и принялась расстегивать шубу. Егор забрал ее одежду, вынес в коридор, вернулся и налил еще по одной.

— Я сам не пью, — признался он, поднимая стопку, — это сеанс экстренной терапии, профилактика простудных заболеваний. Поехали.

Проглотил свое, зажмурился, прислушиваясь — да, не показалось, в кухне стало намного теплее, от сковородки тянуло аппетитным душком, засвистел чайник, и даже лампочка загорелась ярче. Сковородка с тушенкой оказалась на столе, рядом появились чашки с дымящимся чаем, Егор пододвинул свою поближе, подал Вике вилку.

— Закусывай, чем бог послал.

Сам съел немного, насыпал в чашку сахар и принялся размешивать его, поглядывая на бутылку. Осталось на дне, ни уму ни сердцу, как говорится, но остатки сладки. Разлил их по стопкам, кивнул Вике: