Когда он вернется

Рэнни Карен

Аласдер слышал рассказы о первом исходе шотландцев, когда его родители поженились на борту корабля под звуки волынки, на которой играл его двоюродный дед Хэмиш. Звуки волынки и сейчас слышались Аласдеру в шуме и свисте ветра.

В следующие мгновения шторм словно бы даже еще усилился. Подводное течение озера Лох-Улисс то поднимало вверх, то опускало вниз нос «Стойкого», гром гремел над самыми верхушками мачт, а молнии освещали долины по обеим сторонам озера.

Аласдер вдруг заметил, что они идут слишком близко к берегу.

– Пусть

люди спускаются с мачт, – отдал он приказ Дэниелу. Во время шторма канаты были для человека опаснее всего. Матросов могло сбросить в море не только силой ветра: в мачты могла ударить молния.

– Боюсь, что шторм продлится всю ночь, – прокричал в ответ Дэниел. – Неужели мы пойдем в пролив при такой грозе?

– Мы остановимся и переждем шторм.

Выбора не было. Они были слишком близко к берегу и в темноте могли затонуть.

Они все могут погибнуть.

Изабел сидела на краю койки, вцепившись в нее потными руками. Матрас был набит какими-то травами, и в другое время их запах успокаивал бы. Но не в шторм, который и на суше был достаточно страшным, а сейчас казался чудовищем, обитавшим в озере.

Из осторожности она погасила фонарь и теперь сидела в темноте, шепча дрожащими губами молитвы. Всевышний, очевидно, был на стороне природы, потому что корабль стало швырять из стороны в сторону. Корзина скользнула по полу и ударилась о край койки. Даже тяжелый кусок мрамора и тот сдвинулся с места и со стуком ударился о стену. Другие предметы в каюте были, видимо, привинчены к полу и стенам.

Неожиданно корабль так содрогнулся, что Изабел не удержалась, упала на пол, и так сильно ударилась, что вскрикнула от боли.

Потом она осторожно перевернулась на живот и прижалась ладонями и щекой к прохладным доскам.

Она ни о чем не могла думать, только о боли, сжимавшей грудь и затруднявшей дыхание. Тошнота волнами подступала к горлу.

Изабел не знала, сколько прошло времени. Дважды она пыталась пошевелиться, но боль тут же давала о себе знать. В третий раз ей удалось встать на колени. Но тут корабль снова качнуло, и ей пришлось вцепиться в край койки, чтобы снова не упасть.

Если бы боль имела цвет, подумала Изабел, то она, наверное, была бы золотой и ярко-красной. У мужества тоже могут быть разные цвета. В ее случае это скорее всего розовый или коралловый, но никак не желтый и не зеленый.

В какой-то момент шторм, видимо, немного стих, качка стала не такой сильной, и Изабел положила голову на матрас. Но для того, чтобы лечь, ей пришлось бы сначала встать, а на это у нее уже не было сил.

Дверь неожиданно распахнулась, и полная темнота окрасилась водянистым серым цветом. В дверях маячила какая-то фигура. Краем глаза Изабел увидела, что это не юнга, который отнесся к ней столь неодобрительно, а сам Макрей.

Он вошел – и в каюте стало еще меньше места, – зажег фонарь и посмотрел на Изабел. Сцена казалась какой-то ирреальной. Они могли бы быть незнакомыми людьми, пути которых

неожиданно пересеклись, и каждый хотел укрыться здесь от бури.

– Ты не заболела, Изабел? – Аласдер убрал экран иллюминатора, и в каюте стало значительно светлее. Шторм уже пошел на убыль и скоро кончится, – сказал он таким тоном, будто успокаивал испуганного ребенка. – Ты скоро привыкнешь к качке, и тошнота пройдет.

Он приблизился к ней, а она закрыла глаза, не в силах справиться одновременно и с присутствием Макрея, и с болью. Сейчас все ее внимание занимал ушибленный бок.

Изабел покачала головой. Если он до нее дотронется, то она зарыдает. И ее с таким трудом завоеванное мужество выльется вместе со слезами.

– Ты ушиблась?

Она опять покачала головой, но это не успокоило Аласдера. Прежде чем Изабел успела понять, что он делает, он поднял ее на руки. Страшная, всепроникающая боль пронзила ее. Она больше не могла ни думать, ни говорить, и только в отчаянии цеплялась пальцами за его мокрую рубашку.

Аласдер наклонил голову, и Изабел прошептала одно-единственное слово мольбы:

– Пожалуйста.

Он осторожно опустил ее на койку и встал на колени.

– Что случилось, Изабел? Ты ушиблась, когда упала в яму?

Удивившись, что он это помнит, она открыла глаза и и» фетилась с его внимательным взглядом. Его лицо было мокрым от дождя, брови сдвинуты, губы сжаты.

– Все еще болит? – Аласдер протянул руку, собирали, расстегнуть жакет.

Изабел чувствовала прикосновение его рук, но не мог™ и ному воспрепятствовать. Она только нашла его пальцы и сжала их, чтобы как-то остановить его.

– Изабел, – нежно прошептал он.

Когда его пальцы двинулись вверх, она посмотрела ему в глаза. Неужели он думает уложить ее в постель прямо сейчас?

– Ты не можешь мне это запретить, Изабел.

Он осторожно расстегнул жакет, а затем и кожаный корсет; когда показалась ее нижняя сорочка, Изабел залилась краской смущения.

– Тебе придется встать, – сказал Аласдер, поднимаясь.

Неужели она должна принять позу овцы? Но этот вопрос был моментально вытеснен острой болью, когда Аласдер, просунув руку под шею Изабел, попытался ее поднять. Изабел вскрикнула.

Он сразу же положил ее обратно. Достав из сапога нож, разрезал сорочку.

– Боже милостивый! Изабел! Что ты с собой сделала?

Она опустила глаза. Там, где накануне была лишь легкая краснота, сегодня от самой подмышки до талии все было багрово-красным.

– Тебя не лечили, что ли?

Поскольку его голос был участливым, а глаза светились добротой, она заставила себя сказать, превозмогая боль:

– Нет.

Не говоря больше ни слова, он снял с нее жакет. Изабел закрыла глаза, сосредоточив внимание не на Макрее, а на трюке, который она изобрела уже давно. Если думать только о боли, с ней можно справиться. Иначе она прорвет защитную реакцию организма и завладеет им полностью.