Когда осыпается яблонев цвет
Шрифт:
Балагана не получалось. Даже если класс пытался выйти из-под контроля и удариться в обсуждение парижской жизни вместо спряжения французских глаголов, несмотря на попытки учителя вернуть в кабинет рабочую атмосферу, окончательно сорвать урок им не давала Марта. Она возвращала одноклассников с небес на землю то каким-то важным вопросом по пройденному материалу, то просила еще раз объяснить новую тему, то выражала желание перевести стихотворение из середины учебника. И класс всегда замолкал. Замолкал и слушал то Марту, то Маргариту, в зависимости от того, кто из них исполнял в данный момент сольную партию. В общем, дуэт с этой ученицей у Маргариты получился потрясающе
– Ну надо же! Откуда что берется?
Театр помог разгадать загадку. Предлагая ребятам постановку спектакля, Маргарита рассчитывала на то, что главную роль обязательно исполнит Марта, но девочка, как ни странно, актерской игрой на сцене совершенно не заинтересовалась. Как оказалось, она была увлечена, нет, скорее абсолютно порабощена, другим видом искусства, и этой привязанностью одновременно к великолепной музыке и к дивному французскому шансону и объяснялась ее удивительная страсть к языку. Маргарита приняла увлеченность ученицы и по мере возможности старалась ее поощрять. Конечно, Марта пела во всех постановках, разумеется, сочиняла музыку и с блеском исполняла ее, срывая по праву оглушительные аплодисменты зала. Но гасли софиты, актеры спускались со сцены и снова становились обычными детьми, принимающими поздравления от родителей. Мальчики и девочки нежились в материнских объятиях, вбирали в себя отцовскую гордость и, ликуя, позволяли себе помечтать о той новой игрушке, которую теперь можно будет попросить у растроганных родственников. Ребята скидывали маски, превращаясь в самих себя, и только Марта всегда оставалась Мартой. Никто не смотрел на нее с обожанием, никто не вытирал умильно слезу, вслушиваясь в пронзительные звуки рояля, никто не испытывал ни гордости от ее успехов, ни желания эти успехи поощрить.
На спектакли всегда приходили родители Наташи Ивашовой. Они неизменно приносили гостинцы обеим девочкам, а потом вели обеих в кино, или в кафе-мороженое, или на аттракционы, но Маргарита не могла не заметить, что конфета, протянутая собственной дочери, отличалась от конфеты, которой они угощали Марту. Наташе предлагалось заслуженное подношение, а Марте вынужденная подачка. И самое главное, что не ускользнуло от внимания педагога, сама девочка, очевидно, видела эту разницу и покорно ее принимала. Эта покорность и была той последней каплей, которая окончательно убедила Маргариту в том, что ее участие в судьбе ученицы не может ограничиться рамками школьной жизни.
Ее порыву благоволили и обстоятельства. Ивашовы отбыли в Париж, и Марта осталась одна. Девочка не слишком тяготилась одиночеством, она жила своей жизнью, которая была теперь полностью сконцентрирована на музыке. И наступил день, когда она сказала учителю:
– Я не смогу сейчас писать музыку к новой постановке, я готовлюсь к конкурсу, и это занимает все мое время.
Маргарита отреагировала с пониманием, вывела из спектакля музыкальную часть и пожелала ученице удачи и победы, сказав:
– Я тобой горжусь.
– Правда? – В глазах Марты плескалось недоверие.
– Конечно. И всегда буду гордиться.
– Даже если я не стану лауреатом?
– Даже если ты и вовсе не поедешь ни на какой конкурс.
Через неделю понурая и совершенно разбитая Марта с глазами, полными слез, сообщила Маргарите, что ее слова оказались пророческими:
–
– Почему? Его отменили? Или кто-то решил, что ты не достойна? Никого не слушай! Ты играешь так, что…
– Да не в этом дело. – Марта обреченно махнула рукой куда-то в сторону, будто собиралась этим жестом окончательно распроститься со всеми надеждами.
– А в чем же? – Маргарита очень старалась, чтобы в голосе читалось не простое любопытство, а искреннее участие. Только бы не спугнуть, только бы не порвать ниточку, только бы не нарушить едва наметившуюся связь. Маргарита чувствовала, что эта девочка – не случайное явление в ее судьбе. Она еще не знала, какое именно, но ясно ощущала его значимость и ценность. Маргарита опустилась за парту и похлопала по соседнему стулу, призывая девочку сесть рядом, приглашая ее начать разговор двух друзей, двух близких людей, а не учителя и ученицы.
– Расскажи мне, – попросила она без нажима, но с таким участием, чтобы у Марты не возникло ни малейшего желания отказаться.
Его и не возникло. Уже через две минуты сильная, от всего отстраненная и умеющая держать себя в руках Марта рыдала в объятиях учительницы, чувствуя себя ребенком, проблемами которого наконец-то решил заинтересоваться взрослый. А проблемы, как оказалось, не стоили и выеденного яйца: старенькая преподавательница Марты попала в больницу, и девочка осталась не у дел.
– Мне сказали: «Ничего, еще много конкурсов впереди, еще поедешь. А я, я… я, вы же знаете, ради этого в Париж не поехала, – стонала Марта, вытирая щеку соленой ладошкой.
– Подумаешь, Париж, – откликнулась Маргарита. – Париж подождет.
По заплаканному личику ребенка скользнула тень робкой улыбки, и еще через десять минут учительница была посвящена в подробности всей такой недолгой, но уже очень нелегкой жизни девочки.
– Я же с пяти лет пою, понимаете? И сразу по-французски. Вот слышу по радио песню и сразу повторить могу. Я ведь в первом детдоме в ансамбле пела, только там все русское народное было, а руководитель решила, что у меня в другом талант и надо в Москву переводить.
– Правильно сделала.
– Конечно, правильно. Я сначала не понимала к чему. Здесь же в детдоме только пианино раздолбанное и два музыкальных занятия в неделю было. Мы гимн учили и еще какие-то песенки про Ленина, а я все мечтала обратно в ансамбль уехать. Даже к директору ходила плакалась, а она только попеняла мне: «Если бы ты только знала, каких трудов людям стоило тебя сюда перевести. Терпи! Потом спасибо скажешь за образование». Это она на школу намекала. Но не школа главное, понимаете? Главное – я тут Натку встретила. Если бы не она, не видать бы мне музыкалки. А теперь, теперь… – Голос Марты снова задрожал, нос зашмыгал. – Получается, что все зря.
– Ничего не зря! – Маргарита несильно хлопнула ладошкой по парте. – Поедешь на конкурс!
– Но как?!
То, что казалось невозможным одиннадцатилетней девочке, никаких сложностей у взрослой женщины не вызвало. Маргарита умела либо располагать к себе людей, либо заставлять их плясать под свою дудку. Заведующую детским домом она заставила написать письмо в Департамент образования об успехах воспитанницы и о том, как несправедливо обращаются с ней в музыкальной школе, а директору музыкальной школы просто продемонстрировала эту бумагу, пообещав, что «в случае недопуска Марты к конкурсу письмо непременно достигнет адресата». Ни в одном, ни в другом учебном заведении Маргариту никто не знал, а потому на всякий случай ее угрозам поверили и предпочли не обижать сироту.