Когда отступит тьма
Шрифт:
И пошел первым, освещая путь.
«Эрика, — подумал он, — мы идем».
Магиннис с Вуделлом последовали за ним, а наверху собаки, подняв головы, завыли в унисон, хор первобытных стенаний вздымался сквозь холодный воздух к белой улыбке луны.
— Слушай.
Роберт прошипел это слово. Свет лампы трепетал на бычьей маске, но не достигал его глаз.
Сквозь удары сердца Эрика услышала слабый высокий вой, похожий на волчий и необычный.
— Это они, —
Фурии. Вот кого он имеет в виду.
Эрика, разумеется, знала о них — трех ужасающих сестрах, которые неутомимо преследовали преступников, доводя их до безумия. С крыльями, как у нетопырей, с собачьими головами, шипящих, как змеи, пронзительно вопящих и лающих в бешеной злобе. Фурии, хотя сосуществовали с богами классической Греции, появились на свет раньше их. Они представляли собой отголосок доолимпийской религии, порождение богини земли и луны в самую мрачную ее эпоху, когда она правила как божество смерти и крови.
И для Роберта она реальны.
— Надо спешить, — прошептал он. — Они напали на мой след.
Нескрываемый ужас в его голосе было жутко слышать. Все его тело охватила дрожь, плечи подергивались, руки тряслись, и, видя брата таким, Эрика ощутила влагу в уголках глаз.
— Никак не отстают. Отыскали меня — даже здесь. — Внезапно он шагнул к ней. — Ты привела их ко мне. Ведьма. Чародейка. Колдунья. Ты, конечно, ты.
Эрика хотела отрицать, но не могла найти слов, и в этом не было смысла, потому что Роберт уже отвернулся.
Он присел на корточки у шкафчика, лихорадочно порылся в нем, достал венок.
— Твои дьявольские собаки хотят остановить меня. Они знают, что если я принесу подобающую жертву, то буду очищен и прощен. Тогда они лишатся своей добычи.
Трясущимися руками он надел на голову венок, корону из сухого бурьяна. Царственное украшение для приношения священной жертвы.
Эрика глянула в прорези маски, где тускло поблескивали глаза, и в последний раз попыталась убедить брата.
— Роберт, я не та, за кого ты меня принимаешь. Прошу тебя. Я не та.
Но поняла, что он не может ее услышать. Он слышал только приводящие в исступление голоса в голове, голоса, которые довели его до убийства Шерри Уилкотт — и теперь еще одного.
Коннор пролез в расселину и оказался в известняковом коридоре, тянущемся в обе стороны. До этого он ни разу не бывал в пещерах. Он всю жизнь провел в большом городе. Знал метро и лестничные колодцы, но не такие места.
В душе у него боролись два чувства — ужас и благоговение. Коридор был причудливо красив: известняковые колонны, похожие на тающие ледяные статуи, множество сталактитов, свисающих с потолка, будто толстые моховые пряди, узоры ржавчины красных и оранжевых оттенков. На минуту он превратился в мальчишку, читающего о Томе Сойере в пещере с индейцем Джо.
Но был и страх, инстинктивный ужас перед миром без солнца, без ветра. Тесными пространствами, где
Клаустрофобия стискивала грудную клетку. Ему приходилось заставлять работать легкие.
Появились Вуделл и Магиннис, Коннор повернулся к ним, благодарный обоим, что находится не один в этом подземелье.
— В какую сторону? — прошептал Вуделл.
В какую? Все трое принялись водить фонариками, лучи расходились и перекрещивались, расширялись и сужались.
Вуделл обнаружил знак первым.
— Вот.
На стене возле расщелины была нарисована красная поблескивающая стрела, указывающая вправо от Коннора.
Коннор коснулся ее, она слегка размазалась под его пальцами.
— Губная помада, — прошептал он. Но не добавил, что того оттенка, которым пользуется Эрика.
Вуделл повернулся вправо, готовясь идти, но Магиннис удержала его.
— Стрела может указывать направление, в котором миссис Стаффорд пошла, или обратный путь, — сказала она негромко.
Коннор кивнул. Одинокая стрела была неоднозначным указателем.
— Надо найти еще одну — сказал он. — Тогда станет ясно, на верном ли мы пути. А пока что... — Он заколебался всего на секунду. — ...Нам надо разделиться. Вы пойдете вдвоем направо. Я налево. Если что-то обнаружите, сообщите мне по рации. Если я обнаружу, сообщу вам.
Магиннис нахмурилась.
— Не нравится мне это, Бен. Вы будете один.
Коннор и сам был не в восторге от этой идеи, тем более что он боялся темных, тесных мест, но обсуждать это не было времени.
— Идите, — приказал он.
Магиннис хотела добавить еще что-то, но с заметным усилием сдержалась. И, поводя фонариком, пошла с Вуделлом в том направлении, куда указывала стрела.
Коннор быстро зашагал по темному туннелю в противоположную сторону.
* * *
Роберт достал из шкафчика глиняную банку с жидкостью и корзинку. Руки его сильно дрожали, и, пока он шел к столу, жидкость расплескивалась.
— Им не остановить меня, — настойчиво бормотал он себе под нос. — Не остановить, не остановить, я скоро освобожусь от них, я буду свободен.
Эрика почувствовала, как на блузку ей плеснула холодная жидкость, потом еще раз, еще. Роберт окроплял ее водой, наверняка взятой из лесного родника. Очищал перед закланием.
С плеском воды мешалось постукивание сухих зерен. Ячменных, из корзинки.
То были символы древней религии — зерно и вода, плоть и кровь живой земли. Эрика взглянула на брата и на миг перестала быть женщиной конца двадцатого века; она была девушкой времен Агамемнона, распростертой на алтаре, застывшей в ожидании смерти, а над ней склонялся жрец в ритуальной маске, освещенный светом пламени под известняковой крышей.