Когда отступит тьма
Шрифт:
Шаги продолжали слышаться. Уже ближе.
На стене у входа в пещеру слабый, но становящийся все ярче свет. Фонарик.
Где Роберт взял его? Она забрала лежавший в дупле. Должно быть, держал запасной в машине. Обнаружил веревку, спустился и теперь идет сюда. Приближается по боковому коридору, ступает осторожно, как ступала она.
Видел ли Роберт луч ее фонарика? Пожалуй, нет. Чтобы глазам привыкнуть к темноте, нужно время, и этому мог помешать его фонарик. Даже если не видел луча, то должен был заметить стрелы,
Что делать, что делать?
Можно просто стоять на месте. Ждать его появления. Поговорить с ним.
«Нет, оставь, это безнадежно. Ты видела стол, видела на полу мозаику засохшей крови. Он не из тех, кого можно уговорить».
Убежать? Если попытаться уйти по коридору, Роберт тут же ее обнаружит.
«Тогда прячься. Или ищи другой выход».
Эрика попятилась от входа. Чуть раздвинула пальцы на линзах фонарика, пропуская три узкие полоски света.
Слабое освещение, но его достаточно, чтобы ориентироваться, обходя тронный зал.
Слева известняковая стена с выступами, в ней ни украшения, ни хода для бегства.
Справа стол с ремнями.
Жуткое пыхтение было ее дыханием, вырывающимся сквозь сжатые зубы. Эрика чувствовала, как на лбу пульсирует жилка.
Уложит ее Роберт на стол? Убьет таким образом? Связанную, беспомощную...
Эрика замерла и на миг вновь превратилась в двенадцатилетнюю, сжавшуюся в шкафу, в окровавленной пижаме, ни живую ни мертвую от страха.
Встряхнувшись, она возвратилась к настоящему. Должен существовать какой-нибудь выход. Она не может лечь на стол, не может погибнуть таким образом от рук Роберта.
Эрика опять продолжала изучать стены пещеры, двигалась быстро, адреналин обострял все ее чувства.
Одна деталь моментально захватила ее внимание — они с Робертом измеряют свой рост, дожидаясь дня, когда он станет выше ее.
«Тогда у меня хватит сил справиться с тобой», — сказал он. Со смехом.
Это воспоминание, ясное и острое, как стекло, кольнуло сердце. Ее охватило нелепое чувство вины за попытку убежать. Убежать от брата — это ей казалось чуть ли не изменой.
Потом Эрика увидела его таким, как в коридоре галереи, необузданным, яростным, и поняла, что каким Роберт был в детстве, несущественно. Теперь он стал совершенно иным. Чужаком, убийцей, психопатом.
И приближался к ней.
Эрика сильно ударилась обо что-то коленом. Какой-то предмет мебели — самодельный, как и стол, шкафчик, которого она не заметила раньше. Неструганые доски, гвозди вбиты на разную глубину, под разными углами, некоторые согнуты пополам, грубая работа. Шкафчик был слишком мал, в нем нельзя было спрятаться, она лишь глянула на него и пошла дальше.
Задняя стена не оправдала надежд Эрики. Известняковый трон казался кинодекорацией. У основания этого скульптурного сиденья виднелось пятно, более черное, чем тень.
Эрика не помнила здесь никаких расселин, за годы, прошедшие с ее детских лет, просачивающиеся капли дождевой воды, видимо, растворяли камень, проделали щель, в которую она, возможно, уместится.
Быстро опустившись на колени, Эрика посветила в отверстие и увидела туннель, по которому можно ползти. Куда ведущий, она не могла догадаться, но по крайней мере это был выход, возможность спастись.
Она сунулась было внутрь, но плечо застряло. Щель оказалась слишком узкой. Не втиснуться. Разве что без пальто...
На коленях, извиваясь как безумная, Эрика нащупывала пуговицы, рывком расстегивала их. Фонарик стоял подле нее линзами на полу, чтобы света не было видно.
Пальто снялось, полетело в сторону, упало в углу бесформенным, мохнатым, пребывающим в спячке животным.
Эрика взяла фонарик. Из-за ее неуклюжести луч пронизал темноту ярким конусом.
Должно быть, Роберт на этот раз увидел свет.
Шаги совсем близко. И более частые.
«Лезь».
Опять в расселину, опять протискивание, на сей раз ей это удалось, и она поползла на животе, упираясь локтями.
Туннель был круглым, тесным, как гроб, тянувшимся прямо в какую-то даль, за пределы досягаемости луча фонарика.
Больше всего Эрика надеялась, что Роберт не последует за ней, не сможет. Он широк в плечах и, пожалуй, не протиснется.
Отчаянный страх соперничал со стыдом. Хотя это было и нелепо, Эрика не могла отделаться от мысли, что покидает брата. Снова.
Она дышала ртом, ощущала вкус пыли.
Кряхтела, продвигаясь по острым неровностям, мимо цепляющихся каменных выступов.
Извиваясь, Эрика рывком продвигалась вперед дюйм за дюймом, при каждом рывке фонарик вздрагивал, яркий белый луч метался кругами, головокружительно пульсировал. Как в том баре — прокуренном погребке в Афинах, куда она заглядывала много лет назад, — где ревел оркестр и все были пьяны.
Взгляд назад, в темноту.
Отсвета фонарика преследователя не видно. Бархатная темнота, полнейшая, сплошная.
Роберт, должно быть, уже достиг тронного зала. Наверное, увидел ее брошенное пальто, догадался, куда она скрылась. Может, он в самом деле не в состоянии протиснуться в расселину, как она и надеялась.
Надежда эта казалась слишком шаткой, но другого объяснения не было.
Эрика продолжала двигаться, решив не останавливаться, пока не достигнет тупика. Или покуда не истощатся воля и силы.
Она сделала рывок, начиная второй ярд пути, и ощутила, как рука брата сомкнулась на ее ноге.
Пол Элдер заколебался возле тепличных помидоров. По два девяносто девять фунт. Дороговато.
Но Лили любит помидоры, не дряблые, обычные в это время года, а сочные, налитые, как эти.