Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Шпор Кристина

Понимание значимости этого разговора усилилось после того, как 15 июня канцлер Коль – сразу после переговоров с Горбачевым в Бонне – позвонил Бушу, чтобы поделиться своими впечатлениями. Советский лидер, сказал он, находится в «отличной форме» и сравнительно «оптимистичен», показывая, что он настроен на поддержку усилий по проведению реформ в Польше и Венгрии. Но Коль хотел вернуться и к другому вопросу: Горбачев «искал пути установления личного контакта с президентом». Считая, что это именно так, канцлер сообщил, что он и Горбачев «поговорили немного о президенте». Было понятно, сказал Коль, что Горбачев к Соединенным Штатам в целом относится с подозрением, но в то же время у него есть «большая надежда на установление лучшего контакта с Бушем, чем у него был с Рейганом». На интеллектуальном уровне, настаивал Коль, Горбачев «поладит с президентом» и хочет «углубить контакты с США и лично с Бушем». Коль агитировал за то, что Горбачеву надо время от времени направлять прямые и личные письма. Это, считал он, станет «сигналом доверия президента, что является для Горбачева ключевым словом, так как он высоко ценит “личную химию”».

Буш, по-видимому, принял все это с долей скепсиса – в конце разговора, цитируем официальные американские записи, он лишь «поблагодарил канцлера за его рассказ и сказал, что внимательно его выслушал», при этом главные моменты разговора были переданы в них точно 300 .

300

GHWBPL Telcon of Kohl–Bush call 15.6.1989 Oval Office pp. 1–3; немецкая запись в: DESE doc. 5 pp. 299–301 esp. p. 300. См. также: Дневниковая запись 15.6.1989, опубликовано в: Bush All the Best p. 428. Буш был доволен: «Пересказ о Горбачеве» Коля был хорошим и канцлер звучал «оптимистично». В целом «долгий телефонный разговор» был «очень личным, очень дружеским». Далее Буш отметил: «От себя лично, Гельмут упомянул особые сосиски, которые он мне собирался отправить уже три или четыре раза, поэтому я должен поговорить с Секретной службой об их получении. Им это будет неудобно, но здесь нам нужно немного нарушить правила просто потому, что это так много значит для Коля, и, кроме того, мне нравятся немецкие сосиски».

Во время уикенда у Буша была возможность подумать о том, что произошло за неделю. 18 июня, через три дня после разговора с Колем, он записал в своем дневнике: «Я постоянно держу в уме, что мы должны что-то делать со встречей с Горбачевым. Я хочу встречи; но не желаю вязнуть в вопросе о контроле над вооружениями». Буш надеялся, что могут произойти какие-то «мировые катаклизмы», которые могут дать ему и Горбачеву шанс «сделать нечто, что бы продемонстрировало сотрудничество», и оказаться в процессе «спокойного разговора» без растущих ожиданий достижения какого-то драматического прорыва в вопросе о контроле над вооружениями. Короче говоря, президент желал обмена мнениями, а не саммита 301 .

301

Дневниковая запись 18.6.1989, опубликовано в: Bush & Scowcroft A World Transformed p. 130

Визиты в Польшу и Венгрию обострили осознание Бушем того, что реформы могут легко выйти из-под контроля и обернуться насилием. Он не мог забыть фото с площади Тяньаньмэнь и не мог игнорировать «травматические восстания» в Восточной Европе в прошлом. И если сейчас Восточная Европа вошла в состояние перехода, то этот процесс должен быть управляем сверхдержавами: «откладывать встречу с Горбачевым становится опасным» 302 . И Миттеран именно этот момент заострил, когда у себя дома 13 июля, в канун встречи G7, развеивал озабоченности Буша относительно поиска такого повода, который бы не подогревал излишних ожиданий. Французский президент сказал, что они оба «могут просто встретиться как президенты, которые раньше не встречались – для обмена мнениями» 303 .

302

Bush & Scowcroft A World Transformed pp. 39, 130.

303

GHWBPL Memcon of Mitterrand–Bush meeting 13.7.1989 Palais de l’Elysee p. 2.

Давление со стороны европейских союзников становилось все более интенсивным, но Буш был упрям и осмотрителен: в свое время он должен сам принять решение. К середине июля 1989 г. он наконец это сделал. Спустя семь месяцев президентства – освоившись в роли президента и отойдя от своего начального открытия Китая – его вниманием прочно овладела Европа, и он укрепил свое персональное положение как лидера на саммите НАТО в мае и на недавней встрече G7. Буш далеко ушел от своей отстраненной роли на Говернорс-айленд, оказавшись тогда в струе от горбачевского выступления с гастролями на Манхэттене. Сейчас он ощущал себя психологически готовым встретиться с «кремлевским соблазнителем».

Такой неспешный и осторожный подход к принятию решений был характерен для стиля Буша, столь отличного от стиля Рейгана, которого когда-то называли «Великим коммуникатором», «президентом-ковбоем». Это был стиль без гирлянд и фейерверков. Подход Буша был более выверенным и прагматичным, он основывался на большом опыте управления. Некоторые комментаторы ошибочно принимали сдержанные манеры Буша и то, что он прибегал к советам, за приметы слабости – как намек на то, что мощь Америки уходит. Но Буш считал сотрудничество, коллегиальность и убедительность отличительными чертами лидерства, а это требовало личного контакта и выстраивания доверия. Ко времени окончания встречи G7 Буш уже знал, что все эти приемы работают с его западными партнерами, и ощущал готовность опробовать их на своем коллеге по сверхдержавности, находясь в спокойной уверенности, что он сможет справиться с горбачевским беспокойным смешением завлекательной болтовни и навязывания ощущения его «превосходства». Горбачев сказал Рейгану, что для танго нужны двое. Теперь Буш был готов присоединиться

к танцу 304 .

304

Engel When the World Seemed New p. 6; James M. Markham ‘The President Tours a New Europe That Calls Its Own Shots’ NYT 16.7.1989; Dowd ‘Leaders at Summit Back Financial Aid For East Europe’. Об идеях Буша относительно «личной дипломатии» см.: Bush & Scowcroft A World Transformed pp. 60–61. О том, как «танцевать танго», см.: Memcon of Reagan–Gorbachev talks 11.10.1986 Reykjavik p. 11 thereaganfiles.com/ reykjavik-summit-transcript.pdf.

Возвращаясь домой на президентском самолете, президент набросал личное письмо к Горбачеву, чтобы объяснить, «насколько изменилось мое мышление». Раньше, пояснял он, он чувствовал, что встреча между ними должна обязательно завершиться выработкой важных соглашений, особенно в сфере контроля над вооружениями – и не в последней очереди из-за надежд «наблюдающего мира». Но теперь, после того как он сам увидел советский блок, имел «удивительные беседы» с другими мировыми лидерами в Париже и узнал о недавних визитах Горбачева во Францию и в Западную Германию, он почувствовал, насколько жизненно важно им двоим установить личные отношения, чтобы «уменьшить шансы возникновения непонимания между нами».

Этим президент предложил провести неформальную встречу без повестки дня, «без тысяч помощников, выглядывающих из-за плеч, без непременных отчетов о брифингах и, конечно, без назойливых вопросов прессы, каждые пять минут, вопрошающей о том, «кто побеждает», и стала ли эта встреча победой или поражением. Фактически Буш твердо предложил: «будет лучше вообще избегать слово “саммит”». Он надеялся, что они смогут встретиться вскоре, но не хотел никоим образом оказывать на Горбачева какого-либо давления на этот счет. В начале августа, к удовольствию Буша, Горбачев ответил на его предложение утвердительно. Но потребовалось еще несколько недель, чтобы согласовать графики и место встречи 305 .

305

Письмо Буша Горбачеву 21.7.1989, опубликовано в: Bush All the Best pp. 433–434. Cр. Bush & Scowcroft A World Transformed pp. 132–133.

***

Тем временем перемены в когда-то замороженной Восточной Европе продолжали идти с удивительной быстротой. Как и раньше, в авангарде шла Польша. Внезапно нашелся выход из тупика в отношении нового поста президента. 18 июля Ярузельский объявил, что он на самом деле выставляет свою кандидатуру. На следующий день на общем заседании обе палаты парламента проголосовали за генерала, не имевшего оппонента, хотя значительная часть не послушавших своих лидеров парламентариев от «Солидарности» голосовала против. Ярузельский обещал быть «президентом консенсуса, представителем всех поляков». Конечно, для тех, кто побывал при нем в заключении, это прозвучало довольно иронично, но этот твердокаменный коммунист, на протяжении десятилетия подавлявший рабочее движение, был теперь назначен на пост президента Польши в обличии «реформатора» в ходе по-настоящему свободных выборов. Многие рядовые участники «Солидарности» были взбешены. Но их политические лидеры доказывали, что это наилучший результат для того, чтобы двигаться к свободе, сохраняя стабильность. В то же время эта самая трудная победа, одержанная Ярузельским (он получил необходимое большинство всего в один голос), показала, кто на самом деле обладал настоящей легитимностью и политической силой в стране: свободные рабочие, «Солидарность» 306 .

306

John Tagliabue ‘Jaruzelski Wins Polish Presidency by Minimum Votes’ NYT 20.7.1989; Domber ‘Skepticism and Stability’ p. 74.

Следующим шагом стала замена правительства премьер-министра Раковского. В соответствии с договоренностью, достигнутой на круглом столе, предполагалось, что «Солидарность» останется в оппозиции, в то время как возглавляемое коммунистами правительство будет управлять страной. Однако драматичные результаты выборов 4 июня сделали оригинальные весенние договоренности смешными. Вследствие этого коммунисты теперь стали выступать за большую коалицию с «Солидарностью» (не в последнюю очередь для того, чтобы поделиться ответственностью за углублявшийся экономический кризис). Но в «Солидарности» не было единства по вопросу о новом курсе; большинство ее членов не хотело участвовать в правительстве, в котором будут главенствовать коммунисты. И в любом случае, они полагали, что результаты июньских выборов на самом деле дают им мандат на управление страной.

В это время 2 августа Ярузельский назначил своего коллегу коммуниста генерала Чеслава Кищака Председателем Совета министров. Но он не смог сформировать кабинет, потому что союзники компартии – Объединенная крестьянская партия и Демократическая партия – отказались от сотрудничества с ними. И тут Лех Валенса объявил, что он сформирует кабинет под знаменем «Солидарности». Этим поступком Валенса вышел за рамки договоренностей круглого стола. Так в первые недели августа и до того крайне неустойчивая политическая ситуация была дополнена растущей нестабильностью, не считая того, что начала подыматься новая волна забастовок против инфляции и нехватки продовольствия на промышленном юге в районе Катовице и на балтийских верфях.