Когда приходит ответ
Шрифт:
«Мы» — это значит он, Ростовцев, и его новый сотрудник, молодой математик, широконачитанный, прекрасно подхватывающий то, «что носится в воздухе», легко рождающий оригинальные идеи, но сам пока что не способный ни на чем твердо остановиться. Ростовцев и ввел его очередную мимолетность в рамки релейной методики. И, кажется, неплохо.
Ростовцев показывал сейчас, как он это сделал. Для решения мостиковых соединений. И, представьте, без всякой алгебры. Одним лишь графическим построением.
— Над алгеброй надо все-таки думать, — тихо заметил
Он чертил линии, надписывал над ними номера, одни зачеркивал, другие переносил дальше, опять чертил, продвигаясь от точки к точке… Одно и то же, одно и то же — и на листке выстраивалась четкая графическая картина. Прямоугольники цепей, ступеньками спадающие по мере продвижения слева направо. «Метод каскадов» — назвал эти графики молодой математик.
— Красиво звучит! — сказал Мартьянов.
— Инженеры должны быть довольны. Тут мы их не заставляем долго размышлять, — сказал Ростовцев.
Наташа следила за разговором. Но почему же у Гриши вовсе уж не такое довольное выражение?
Мартьянов явно искал, к чему бы придраться.
— Ваш способ годен лишь для ограниченного круга схем.
— Схемы такого типа применяются достаточно широко, — ответил Ростовцев. — Вы же видели сегодня на станции.
— У вас контакты получаются обязательно на одной вертикали. Неудобно. Очень связанная структура, — не унимался Мартьянов.
— Но зато как просто выводится. И не грозит опасность ложных цепей, главная опасность мостиков, — тихо и деликатно не уступал Ростовцев.
Мартьянов наскакивал, а гость благодушно отвечал, вкусно прихлебывая чай и всем видом показывая, как ему приятно вести такую мирную беседу за таким уютным столом.
Глядя на них, Наташа силилась понять: что же такое «научное содружество», о котором так красиво иногда выражаются?
Даже после ухода Ростовцева Мартьянов никак не хотел угомониться. Схватил свою «Теорию», торопливо полистал и подсунул Наташе на раскрытой странице — как раз на одной из тех, про которые сказано в примечании, что из-за трудности первого чтения «можно опустить». Какая-то теорема под параграфом «2», какие-то четырехугольники с условными точками связей, похожими на булавочные головки.
— Тут у меня заложен весь их метод каскадов! — стучал он пальцем по странице. — Но я не придаю ему такого значения. Все равно метод ограниченный, — и снова протягивал ей раскрытую книгу.
Наташа, конечно, не могла ничего понять из того, что там написано и нарисовано, но фразу «это у меня уже заложено» приходилось ей слышать не раз. Бывало, сидит он над переводом какой-нибудь статьи из только что полученного журнала и повторяет: «Это у меня уже заложено».
— Ревнуешь? — спросила она, слегка сощуриваясь.
— Что? — опустил он удивленно книгу.
— Ревнуешь свою прекрасную даму? — кивнула она на «Теорию».
— Глупости! —
И принялся раскладывать на ночь свою новейшей конструкции кресло-кровать.
4
Мартьянов решил принять его у себя в институте, в своем внушительном кабинете с большим окном, с грифельной доской на стене, с пишущей машинкой на круглом столике, со шкафами, полными книг и деловых папок. Пусть войдет в эту академическую обитель и почувствует, что для него делается исключение, — заочник Алексей Зуев с дальневосточной гидростанции.
Зуев вошел, стукнув для порядка в дверь, слегка поклонился, рассыпав сразу кружком длинные волосы, откинул их коротким движением;
— Як вам со всеми пожитками! — нисколько не смущенный обстановкой большого института, и отрекомендовался для сведения: — Алексей Алексеевич.
Широкоплечий, скуластый, с густыми, нависшими бровями, из-под которых глядел живой, внимательный взгляд, легкий на улыбку. Зуев держал под мышкой довольно объемистый сверток.
— Вот я подготовил для выпускного экзамена. Членам комиссии на развлечение.
Он быстро размотал бечевку, снял бумагу, защитные картоны.
Но он ничего. Он только весело постигал приемы двоичного языка математики.
— Теперь нулики и единицы у меня в кармане! — задорно похлопал себя по боку — Разложение на конституенты и прочее… Хотите, профессор, проверить? — блеснул он глазами.
Мартьянов посмотрел на него внимательно и вдруг неожиданно принял игру.
— Вам сколько лет? — спросил он Зуева.
— Единица, единица, нуль, единица, единица.
«Ага! Быстро сообразил! Стало быть, двадцать семь», — перевел в уме Мартьянов.
— Сколько вы уже проработали на станции?
— Скоро будет единица, нуль, единица, — прикинув, ответил Зуев.
Так, нетрудно высчитать, что будет пять.
«Ну, как будто готов», — подумал Мартьянов, понимая под этим «готов» не только готовность к экзамену, но, может быть, и нечто гораздо большее.
Нулики и единицы вызывали чувства и совсем иного рода. В институтской стенной газете, висящей в вестибюле у всех на виду, появились две строчки в разделе «Наши загадки»:
Кто это писал, можно было лишь догадываться. Да и что там две строчки невинной шутки! Ну, как сказать… Особенно в связи с тем, что произошло вскоре на ученом совете.
Мартьянов опять подал на ученый совет записку — в который уже раз! — и опять просил, требовал, чтобы в плане института предусматривалось значительное расширение исследований по релейной теории. Требовал на это ассигнования, помещение, сотрудников… «Теория захватывает территорию» — как пустил Володя. В общем-то, за счет других лабораторий. А это не шутка!