Когда приходит тьма. Долгая ночь

Меркер Мария

Четыре года подряд мы брали отпуск вместе, чтобы посетить этот чудесный остров и снова зарядиться растерянной за год энергией. А потом Марина ушла с работы, чтобы, наконец, воплотить свою мечту в реальность. За годы учебы она собрала немало влиятельных знакомых в свою коллекцию, и один из них согласился взять ее под свое крыло. Он был, ни много ни мало, бывшим профессором Московского Археологического университета, оставившим преподавательскую деятельность, простыми словами бросившим теорию, чтобы перейти к практике. Я был нисколько не против ее затеи, но средства у нас начали стремительно заканчиваться, и я предложил жене альтернативу, кроме того, мне уже тогда предложили работать вахтовым методом на крайнем севере. Альтернативу Марина признала довольно справедливой. Часть времени мы уделяем моей работе, другую часть ее, а оставшееся время посвящаем Шри-Ланке и очищению. Такой образ

жизни нередко создавал конфликты. Марина сильно скучала на севере. Ее любовь к солнечному свету и теплу не уступала любви к работе, но если работать она могла удаленно, что хоть и не вполне, но устраивало ее, то тепло, согревающие солнечные лучи и приятная бронза на коже ей только снились. Она была цветком, который хорошо поливали, но забыли поставить на светлое место. Домашним, комнатным цветком, который иногда выпускал острые шипы. Она была моей всегда, моим драгоценным сокровищем, которое я ценил больше своей жизни. И которое не сберег…

Глава 5

"Я не должен спать, сон это тьма, а тьма это смерть, значит сон это смерть. Она не придет за мной, если я не буду спать, никто не отопрет дверь и не впустит ее, пока я не сплю", – мысли выстраивались в голове в хаотичном порядке, я клевал носом, веки словно налились свинцом, меня тянуло вниз, но я держался, как мог. Воспоминания о жене не давали мне покоя, они проскальзывали в голову, и, стоило мне отвлечься или расслабиться, как перед глазами появлялся ее силуэт. Я гнал его от себя, я старался думать о чем угодно, лишь бы не впустить её снова и вскоре я поймал себя на мысли, что уже несколько минут бормочу себе под нос одни и те же слова. На улице, помимо непроглядной тьмы, стояла тишина, такая, что я слышал собственное сердцебиение. Никто не спал, но было очень тихо. Никита и Ольга, обнявшись, грелись возле печки и о чем-то шептались. На старинной железной кровати расположились жена бригадира с сыном, в углу за печкой собралась компания из парней и двух девушек. Они негромко переговаривались, и судя по вздохам, парни рассказывали, что они увидели на улице. Я сидел у окна, и когда мои глаза не слипались, пялился в него как зачарованный. Эта тьма пугала меня, заставляла мое сердце сжиматься от ужаса и биться чаще.

Полина долгое время была в своей комнате, я думал, что она заснула, пока не услышал тихие шаги по коридору. Это точно были ее шаги, дед еле передвигал ноги, и его шаркающую походку было слышно в другом конце дома.

Девушка подошла ко мне и опустилась на пол. Я отвернулся, не желая слушать очередные соболезнования. Они не приносили никакой пользы или облегчения, а делали только хуже. Я не мог даже смотреть на людей, родные которых в отличие от Марины либо остались живы здесь, либо где-то вдалеке от ада, с которым мы столкнулись.

– Вам надо поесть, – тихо сказала Полина. – Артем…

Я встрепенулся. Хоть соболезнований не прозвучало, слышать собственное имя из женских уст было так же невыносимо, как воспоминания о жене.

– Я не хочу, – сухо ответил я.

– Я понимаю, но…

– Спасибо, большое спасибо тебе, что выпустила нас, накормила и… но я правда не хочу.

– Хорошо. – Девушка отступила, но осталась сидеть рядом со мной. Я ждал, что она начнёт со мной разговаривать, но она молчала.

Разговоры совсем стихли, я услышал тихое всхлипывание, взглянул на жену бригадира и понял, что это не она. В переливающемся свете от печки её лицо казалось размытым и одновременно спокойным. Я бы сказал, слишком спокойным для той, что накануне пережила смерть мужа. Когда Полина впустила ее и сына, я не обратил внимания на нее, мальчик плакал, она его успокаивала, выглядев расстроенной и напуганной. А теперь словно ничего и не было. Либо она впала в оцепенение. Словно уловив мои мысли, Полина встала и подошла к ней. Я прислушался.

– Я так и не спросила, как вас зовут.

– Лена, – ответила женщина, – а это Вадик. Спасибо тебе за все. Мы бы…

– Ничего-ничего, вам, наверное, очень тяжело, может, хотите в отдельную комнату, а я побуду здесь.

– Все хорошо, – ответила Лена и еще раз повторила эту фразу. – Мне стало легче.

– Вам стало легче? – спросил Никита. Не только я слышал разговор, и не только мне показалось это странным. – Ваш муж только что погиб у вас на глазах, как можно такое говорить?

Никита был хоть и хорошим парнем, но весьма вспыльчивым. Я хотел было остановить его, пока не разгорелся конфликт, но забыл, что хотел сказать, когда раздался хриплый женский смех.

– Не говори о том, чего не знаешь, – сказала женщина, прижимая сына к себе.

Я смотрел на нее, и до меня медленно доходило понимание той простой вещи,

что людям свойственно меняться. Нашего бригадира звали Эдуард Владимирович Боенко, но называли мы его просто "Бригадир", и это прозвище настолько прикрепилось за ним, что многие даже не знали, как его зовут. Он был высоким худощавым мужчиной, с длинным носом, впалыми щеками и сдвинутыми к переносице бровями. Лет ему было примерно тридцать пять – тридцать шесть, однако выглядел он на все сорок пять, в глазах его читалась глубокая мудрость. Он и правда многое повидал в жизни и очень любил рассказывать нашей бригаде о своих похождениях во всех красках и подробностях. В предпоследнюю вахту я плотно работал с ним, я и Никита, и нам частенько приходилось слушать его истории, и не то, чтобы нам это не нравилось, но мы оба знали что не все что он нам поведал – чистая правда.

Ровно год назад мы остались на ночь, работы было валом, пять дней не было пропуска воды и нашей команде выпала участь найти и устранить причину неисправности. Около трех часов ночи мы, вымотанные донельзя, решили передохнуть часок-другой, выпить по кружке крепкого чая, и немного вздремнуть.

Когда Бригадир громко откашлялся и вздохнул, мы смекнули, что поспать нам не удастся. Он всегда так делал, вспоминая истории из своей жизни. Так и вышло.

– Лет десять назад мне пришлось чинить поломку на огромном судне, – начал он. – Страшная ночка была, я вам скажу. – Он вытянул длинную паузу, отхлебнул чай из своего алюминиевого стакана времен советского союза, при этом, не забыв причмокнуть, и продолжил: – Мы только выбрались в тихий океан, как началась страшная гроза, молнии сверкали так, что светло было как днём, а у нас мотор заглох. Наглухо заглох, десять человек за сутки не могли разобраться, в чем проблема, а еще эта гроза. Так самое главное-то знаете в чем?

– И в чем же? – спросил я.

– Ветра не было.

– Ох, и врешь ты, – сказал Никита. – Как в грозу и без ветра?

– Сам не знаю. Но его не было. Штиль.

– Нет, – покачал головой Никита, – Не бывает такого, не бы-ва-ет! И все тут. Штиль в грозу!

– Аномалия! – нашел ответ бригадир. – Но это было так. Вот мы все тогда страху натерпелись.

– Грозы боялись? – усмехнулся я.

– Нет, не грозы, шут с ней, с грозой. Она нагоняла жути, но не более того. Мы стояли на месте долго, часов пять-шесть. Я прилег поспать и проснулся от того, что судно покачнуло. Резко так, как при шторме.

– Так, может, все таки был ветер-то, ты небось пьяный был, померещилось, – не унимался Никита.

– Ничего мне не померещилось, не было ветра!

– А что было? Неужто сам кракен из глубины вынырнул.

– Да будет тебе, кракен, ты чего насмотрелся-то. Синий кит это был. Огромный, как все наше судно. Он его и качал.

– Так, киты вроде мирные животные, и людьми не питаются, – сказал я. – С планктоном он вас спутать не мог.

– Мирные, а тот не был. Взбесился! Мы его всяко и гарпунами и глушить его пытались – бесполезно, гад уходить никак не хотел, ливень пошёл, я думал все, трындец мне, о Ленке подумал, как она без меня будет, а тот гад прям валил нас, перевернуть хотел, тут-то молнией его и шарахнуло. Я тогда в бога и поверил. Это он нас защитил, точно вам говорю.

– И вас не задело?! – изумился я. – Быть не может. Слушай, Никит, он может и вправду нам врет, а?

– Да вот вам крест, не вру я! Так и шарахнуло его, аж искры полетели, и рев был страшенный.

– А я думал, что рыбы молчат.

– Кит не рыба, кит млекопитающее, – поправил я Никиту.

Мы еще долго обсуждали эту историю, забыв про сон и усталость, остальные тихонько отдыхали на диване и слушали нас. Бригадир может и приврал малость, но по его глазам было видно, что это не так, потому что он в это верил. Он верил во многое, и единственное что отличало его от моей жены – он верил только в то, что видел своими глазами. Он изменился. В последнюю мою вахту я не услышал от него ни одного рассказа, и чай с нами он пил редко, а если пил, то сидел молча. Я не придавал этому большое значение, ну мало ли что у человека могло случиться, и даже когда он вышел на улицу после того, как Полина рассказала, что ей известно, я был слишком разбитым, чтобы думать о ком то кроме себя. Он не просто изменился, он стал другим, человеком, чья смерть не оставляет тяжелый отпечаток на душе близких ему людей, а наоборот – приносит облегчение. Вот, что имела в виду его жена. Ей стало легче после его смерти. И это пугало меня. Я бы хотел выяснить, что же все-таки с ним случилось, но решил, что момент не слишком-то подходящий. И Никита замолчал после того, как Ольга шепотом отчитала его. Я не слышал, что она говорила, но выражение его лица говорило о том, что он остался недоволен своей неправотой.