Когда риск - это жизнь!
Шрифт:
Сделанная из железной проволоки одежная вешалка, висящая в рубке на бамбуковой жерди, раскачиваясь, издает пронзительный скрежет. Пришлось долго возиться, прежде чем я нашел источник скрежета, не дававшего мне заснуть среди гармоничного грохота бури.
13 февраля.
Штиль и влажная жара. Скучно покачиваться в этой соломенной колыбели под тягучую песню канатов и парусов, с противным звуком трущихся друг о друга.
Необычное событие внезапно нарушило наш покой: прямо на носу перед нами простирается море совершенно красного цвета. Течение понемногу подводит нас поближе, и мы плывем, можно сказать, в крови. Берем образец воды. Выясняется, что в ней чрезвычайно много мертвого планктона. Что могло вызвать его смерть? Слишком холодное морское течение или химическое загрязнение воды, вызванное человеком? Причина нам неизвестна. Остается лишь испытывать сильное волнение от впечатления, что плывешь по крови…
15 февраля.
Мы
Я чувствую, мы все-таки попадем в Африку. Эта перспектива подсказана мне интуицией — животным инструментом, вызывающим видения, способным предупреждать и давать советы. Интуитивные ощущения сплошь и рядом кажутся реальностью. Я полагаю, что все люди более или менее обладают интуицией от рождения, но затем она затухает под воздействием культуры. Я вновь приобретаю ее спустя пять лун, проведенных в море, сидя верхом на допотопном чудовище, которое, чавкая в воде, преодолевает огромные расстояния. Неужели я снова превратился в ребенка? Стал точно таким же, как в детстве, когда, едва не касаясь лицом земли или лужи и разглядывая червяков или головастиков, открывал для себя секреты бытия, а взрослые оттаскивали меня в сторону, потому что я совал этих червяков и землю в рот, чтобы попробовать? Вот что такое инстинкт, он идет от вкуса земли, воды, от погоды — всего, что влияет и на мою природу. Сверчки, мыши, мухи, масса других разнообразных насекомых совершают вместе с нами плавание с одного континента на другой.
17 февраля.
Сегодня я поймал на крючок акулу. Вначале я пытался это сделать, используя для наживки кусок ветчины, однако рыба не клюнула. Тогда, пошарив на «Тигрисе», я отыскал несколько летучих рыб, заскочивших ночью к нам на палубу, и, нанизав их на большой крючок, привязанный к цепи, вытащил полутораметровую акулу. Я выбросил мертвую рыбу в воду и теперь наблюдаю, как «ничто не возникает, ничто не исчезает, но все преобразуется». И действительно, десятки рыб, включая прилипал, которые еще несколько минут назад увивались вокруг своей владычицы, теперь с жадностью пожирают ее; даже огромная акула-молот длиной 3–4 метра приближается к добыче, но уходит прочь. Наконец появляется огромная морская черепаха, которую Асбьёрну удается затащить руками на борт «Тигриса». Мы фотографируем эту зверюгу, отодрав от ее панциря прилипал, и затем как настоящие цивилизованные люди, выпускаем обратно в море в надежде, что это непременно понравится организациям, действующим в защиту животных, хотя рыбаки из Ормары наверняка съели бы ее.
18 февраля.
Море сегодня молчаливое, горячее и совершенно мертвое, как асфальт летом. Ощущение полной изолированности от остального мира. Все молчат. Мы уже давно плывем все вместе, будучи объединенными лишь этим плаванием. Вначале каждый старался словами и делом показать себя. Теперь, спустя пять лун совместной жизни, мы хорошо знаем друг друга. В компаниях подобного типа, в эдакой временно интернациональной обстановке, люди достигают некоторого уровня
доверительности и взаимопонимания, за пределы которого никто не выходит. Разумеется, мы продолжаем старательно работать вместе, но когда требуется поделиться с товарищем чувствами, между нами сразу же возникает культурный и языковой барьер. Каждый продолжает жить в своем мире, никто не вторгается в мой мир. Такое наблюдение сделал я, итальянец, латинянин, индивидуум, нуждающийся в том, чтобы излить кому-то душу, то радостную, то печальную, как времена года. Лишь с латиноамериканцем Германом я не прячу своих чувств и со всей непосредственностью выказываю и свой восторг, и свою усталость. Так же поступает и Герман по отношению ко мне. Вот и сегодня мы разговариваем о фантастической изменчивости человеческого характера. Что плохого в том, что хочется плакать? Почему я не должен этого делать? Почему я должен контролировать это чувство и вообще все другие чувства? Что это еще за закон героев? Почему если мужчина выказывает усталость или плачет, его называют женщиной? Среди всех моих товарищей лишь между Юрием Германом и мной существует глубокая доверительность в отношениях, которая освобождает нас от подобного ненужного стоицизма.
Уже много месяцев мы находимся исключительно в мужской компании. Вот чего нам не хватает — женщины! Единственной настоящей подруги, довершающей нашу личность. Ведь в нашей личности живут два начала — мужское и женское; последнее мы беспощадно ампутируем в себе.
Пора вернуться в круг плодотворной жизни. Мне уже не достаточно больше находиться между небом и морем в плавании, которое объединило историческую науку, философию и спорт.
19 февраля.
6 миль за сутки. Зато подцепили на крюк громадную акулу-молот. Вполне возможно, ту самую, что приплывала позавчера. Она заглотила крючок и в течение двух часов возбуждала страсть латинян, англосаксов,
Спорим о том, что такое экспедиция. Для меня все равно: отправить ли багаж, посылку или самих себя из одного места в другое. При этом, в отличие от посылки, человек за время пути обогащается различными сведениями и чувствами.
25 февраля.
Уже два дня идем при хорошем ветре, и нас обстреливают летучие рыбы, пулями залетающие в нашу каюту или на камбуз, едва не раня нас самих. Сегодня утром мы набрали их 49 штук и сразу же изжарили в масле на завтрак.
Идем в направлении Западной Африки. Но куда именно? Каждый упорно предлагает свой пункт назначения. Тур молчит. Где закончится наше плавание, неизвестно, и от этого на душе беспокойно.
1 марта.
До сомалийского берега осталось 400 миль. Для нас было бы очень важно войти в Аденский залив и проследовать до Красного моря, откуда, как известно, древние египтяне пускались в свои заморские плавания. Возлагаем все надежды на Нептуна. Продолжаются рыбьи представления. Каждый вечер, привлеченные нашими фонарями, над нами порхают целые акробатические школы летучих рыб, наиболее отважные из которых попадают прямо на сковородку. Сбоку от «Тигриса» следуют роты макрелей, подразделенные на взводы — штурмовые, оборонные, поддержки и т. д. Они идут, прячась под корпусом нашего судна, с широко разинутыми ртами и напряженными плавниками, готовые в любой момент ухватить свалившуюся с неба серебристую рыбку. Вместе с ними плывут аристократические барракуды, не удостаивающие ни малейшим вниманием ни нас, ни специально приготовленную наживку на крючке. Проходит довольно много китов. Но они лишь наблюдают за нами, стараясь держаться подальше от нашего ковчега. Самые глупые, оказывается, акулы, так как подходят к нам без всякого страха (или, может быть, это особое доверие?), и нам удается, а точнее сказать, не удается ловить их потому, что они тут же сжирают любую наживку. На камбуз мы отнесли только одну акулу. Остальных выпустили, так как они пахнут мочой: у этих рыб отсутствуют почки, и моча пропитывает все их тело.
6 марта.
Уже два дня Нептун несет нас к желанному Аденскому заливу в сопровождении наших друзей-макрелей, которые гоняются друг за другом в любовных играх. Сейчас как раз период, когда самка мечет икру, а самец находится поблизости, чтобы вовремя оплодотворить ее. Золотые макрели успели стать частью нашего экипажа, и мне больше не хочется их ловить. Прошел месяц с тех пор, как мы покинули Карачи. «Короткий месяц», — говорит Эйч Пи. А для меня он оказался очень длинным.
Юрий отстоял за меня вахту, чтобы я поспал. Я очень ему благодарен, однако вовсе не чувствую никакой обязанности по отношению к нему, поскольку он — мой друг.
Сегодня снова варварские орды волн с белым гребнем, высоких и яростных, вовлекают нас в свою беспокойную суету, отыгрываясь за удручающий штиль минувших дней, который так наскучил нам своим спокойствием. Штормовые волны завладевают нашей душой, возрождают ее и освежают своей дикой революционностью, своей жизненной мощью. Мы входим в другое течение, в другую морскую реку, которая идет вдоль юго-восточного побережья Африканского мыса и впадает в Аденский залив.
Вечером 12 марта замечаем остров Сокотра.
14 марта.
Мы — безработные… Перепоручив себя воле природных сил, ожидаем, когда ветряная фабрика снова примет нас к себе на работу. По-прежнему видна Сокотра.
Нам сообщают по радио из Би-би-си, чтобы мы не заходили на Сокотру, принадлежащую социалистическому Южному Йемену.
В час ночи сменяю у руля Германа, который сообщает, что «Тигрис» кружится на месте от 0 до 360 градусов, что на море полный штиль и держаться за руль незачем. Герман уходит спать, а я заступаю на вахту в темноте, светят только компас и габаритные огни. По-прежнему поют сверчки, которые путешествуют вместе с нами с самого начала. Уже весна, и, может быть, как раз сейчас появляются на свет новые маленькие сверчки. Облака закрывают звезды, становится жарко. Вижу в нескольких милях от нас тень острова Сокотра. Остров совершенно темный, словно там никого нет. В книгах написано, что население острова составляет 1500 человек, что там растут кокосовые и финиковые пальмы, что с гор в море стекают ручьи и что есть в глубине территории острова соленое озеро, которое, не сообщаясь с морем, тем не менее испытывает приливы и отливы. Пытаюсь глазами как следует различить темный остров, а ушами ощутить присутствие жизни, но ничего не обнаруживаю. Одни только сверчки, всплески рыбы, сопение дельфинов и чавканье «Тигриса», лениво покачивающегося на воде, медленно кружащегося вокруг собственной оси приблизительно на одном и том же месте. Зову Рашада сменить меня и тоже ухожу спать. В каюте почему-то сильно пахнет рыбой и деревней. На меня набрасываются москиты. С острова, что ли, прилетели?