Когда смерть разлучит нас…
Шрифт:
Когда встал вопрос о теме, которую нужно было подыскать для общего разговора, Кэри безвольно опустила руки. Если уж мужчина настоял на ее присутствии здесь, пусть сам решает, о чем они будут говорить. Возможен и тот вариант, согласно которому они оба за всю дорогу не проронят ни слова.
— Сегодня какой-то праздник? — Нарушил тишину Эохайд, метнув взгляд на несчастный подарок.
Окей, не лучший вариант для милой беседы «ученик-учитель», но неплохой для «младший-старший».
— Это не мое. У моего брата сегодня… день рождения.
— И тем не менее. — Он смотрел на дорогу и все равно создавалось глупое впечатление его пристального
— И тем не менее… — Дурацкая привычка повторять за своим собеседником! — Кажется, сегодня он его не получит.
— Не заслужил?
— Просто… сегодня он занят делами поважнее, чем мои неуместные поздравления. — Это прозвучало ужасно. Обиженно и так тихо.
Отвернувшись к окну, Кэри стянула резинку с мокрых волос, давая им упасть на спину и плечи. Она дрожала, убеждая себя в том, что из-за холода. А Эохайд молчал. Но небезразлично или, наоборот, испытующе. Это было словно предоставлением свободы. Словно он предлагал себя в качестве независимого слушателя. И при условии, что родителям о своей беде она рассказать не могла, Кэри неуклюже, торопливо исповедалась этому мужчине.
Поначалу неуверенно, тихо, медленно… так глупо и доверчиво поведала ему о пристрастиях своего брата, о том, что он каждый раз клянется, что «больше никогда», что сегодня он нарушил свое обещание в сотый раз. Обидно, что это произошло именно сегодня, ведь Кэри не видела его три года и этот праздник должен был стать хоть немного семейным.
— Что в коробке? — Голос мужчины звучал хрипло.
— Краски. — Ответила она, добавляя: — Я дарила ему такие же три года назад. Прежде чем он уехал от нас. Не придумала ничего лучше.
Наверное, ему кажется глупым дарить такие символические презенты. Все равно что вывернуть пустой карман. Ведь своей жене он преподносит на годовщины бриллианты, машины, квартиры.
Сбоку замерцали огни большого супермаркета, на парковку которого и свернула мазерати.
— Зачем тогда жить с ним? — Нарушил долгое раздумчивое молчание профессор, когда машина остановилась.
Ох, тебе легко рассуждать, конечно. Ведь ты топишь камины «Франклинами».
— Потому что… без семьи он пойдет на дно.
— И все?
Этого разве недостаточно?
— Живя с ним, мне не нужно заботиться о квартире. — Ответила резко Кэри, чувствуя себя уязвленной.
Вопрос материальной обеспеченности ей хотелось обсуждать в его компании меньше всего. Ему ведь не понять…
— И чем обусловлен этот переезд? — Его вопросы звучали отрывисто, словно мужчина контролировал каждое слово. Или был чертовски раздражен.
Подняв взгляд от подарка на его красивый профиль, Кэри зачем-то чистосердечно ответила:
— Это из-за одного парня. Мы учились вместе, пытались встречаться и… однажды пришел момент, когда я сказала, что между нами все кончено. А он начал преследовать меня, угрожать. Потому я, ничего не говоря друзьям, собрала вещи и уехала.
— У вас… что-нибудь было… с ним?
Каролайн озадачено нахмурилась, не понимая причину такого интереса.
— Ну… как бы… — он долго меня добивался, особенно по пьяни. А я не была в нем уверена. И вот однажды Джей решил, что его терпению конец. После той ночи я и бросила его. — Да.
— Он сделал тебе больно? — Еще больше напряжения. — Поэтому?
— В общем-то… вроде того. — Неловко пробормотала она, рассматривая свои руки.
Эохайд тихо выругался, что можно было бы перевести
Тишину нарушали лишь стук дождя и ритмичная работа дворников. А ей, наверное, уже пришла пора убираться восвояси, дабы не давать этим неуместным откровениям второе дыхание.
— Это уже не имеет никакого значения. — Добавила Кэри бодро, решаясь подтвердить свои слова прямым взглядом.
И… боже, этот человек не имеет права быть настолько непоказушно печальным.
— Я пойду. Спасибо — Поспешно заявила Каролайн, хватаясь за ручку двери.
— Нет, постой! — Он схватил ее за предплечье, но тут же разжал хватку и отпрянул, словно от удара током. — Я… я хотел спросить… — Ох, да что с ним не так? Почему этот уверенный, богатый, сильный мужчина выглядит таким потерянным сейчас? — Насчет… реферата. Как он?
— О… — Вздохнула Кэри, вспоминая ту самую мусорную урну. — Отлично.
— И кто главный герой?
— Шарль Бодлер.
Каролайн краем глаза увидела как профессор задумчиво улыбается.
— Почему же?
Девушка неловко пожала плечами, словно это движение могло пересказать содержание пятнадцати вымученных страниц.
— Ведь он чуть ли не в каждом стихотворении завуалировано оскорбляет женщин.
— Это… просто… — Она раздраженно выдохнула, ненавидя свое постоянное спотыкание. Потому, отвернувшись к окну, начала торопливо говорить: — Это не оскорбление… точнее, не то что мы обычно понимаем под оскорблением. Его оскорбления можно приравнять к поклонению. Он признает свое поражение и обвиняет в этом своего победителя. Будь то наркотик, вино или женщина. А женщину он «оскорбляет», то есть ставит выше себя, изящнее и чаще, чем другие наслаждения, которым он не может противиться. К тому же… думаю, никто бы не отказался, если бы Бодлер написал парочку «оскорблений» лично для него. Так что тем женщинам не на что жаловаться.
За ее спиной раздался веселый смешок.
— Ну хорошо… тогда, возможно, есть какое-то стихотворение, которое некогда произвело наиболее сильное впечатление?
— Да. «Sed non satiata». — Кэри вздохнула, прижимаясь разгоряченным виском к стеклу, всматриваясь в ночное небо, интенсивность темноты которому придавали затонированные окна. Выжидающее молчание требовало продолжать. Ее голос зазвучал тихо и волнительно:
— Кто изваял тебя из темноты ночной? Какой туземный Фауст, исчадие саванны? Ты пахнешь мускусом и табаком Гаваны, Полуночи дитя, мой идол роковой. Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой Не смеют, демон мой: ты — край обетованный, Где горестных моих желаний караваны К колодцам глаз твоих идут на водопой. Но не прохлада в них — огонь, смола и сера. О, полно жечь меня, жестокая Мегера! Пойми, ведь я не Стикс, чтоб приказать «Остынь!» Семижды заключив тебя в свои объятья. Не Прозерпина я, чтоб испытать проклятье Сгорать с тобой дотла в аду твоих простынь…