Когда сойдет снег
Шрифт:
– А? Ты о чем?
– Андрей бросил взгляд направо, но ничего не увидел.
– Да так, - Дима вздохнул и закрыл глаза.
– Да ладно тебе, не грусти, - Андрей по-дружески толкнул его в плечо.
– Забудь ты ее, не твоя она. Чего душу терзать?
– Тебе легко говорить, - ответил Дима с беззлобной завистью.
– У тебя жена, дети, внуки уже есть.
– Так и у тебя будет. Ты только Яртыночу скажи, он тебе живо невесту найдет.
– Ага, оленя приведет?
– Ну, хочешь оленя, можно и оленя. Вас, молодых, не поймешь. Но я тебе скажу, - Андрей подмигнул ему, широко заулыбавшись.
–
– Да тут любая баба за королеву казаться будет, - буркнул Дима, силясь вспомнить, о ком говорит Андрей.
– Ну нет, зря ты так. Сашка такая умница, да и красавица. Она на метеостанции работает. Надо вас познакомить.
– Не надо, - буркнул Дима.
– Надо-надо. Я с Яртынычем поговорю, - Андрей резко свернул на видимый только ему поворот, и машина вся затряслась, подпрыгивая на ледяных кочках.
– Осторожнее!
– возмутился Дима.
– В кузове пациент, все-таки.
– Да ладно тебе, - Андрей засмеялся.
Они подъехали к одноэтажному строению с темными небольшими окнами, за которым виднелся каскад металлических контейнеров, установленных на крепкие опоры. К каждому подходили затянутые в шубу теплоизоляции пучки труб. Все выглядело нерабочим, лишь тихий гул двигателей, еле доносившийся сквозь обшивку контейнеров говорил о скрытой от глаз и мороза работе. Андрей бодро выскочил из машины и полез в кузов, песец был без сознания. Он схватил брезент в охапку и пошел в сторону хозблока. Дима вылез из теплой машины, ежась от резкого колкого ветра, и направился в жилой блок. Вскоре он вышел оттуда с пластиковым чемоданчиком. И пошел в хозблок.
– Ну, как она?
– спросил Дима, входя в еле теплое помещение, заваленное всякой рухлядью и влажными досками.
– А, ну напугал, - дернулся Андрей, осторожно раскрывавший в это время брезент.
– Да вроде живая.
– Почему живая? Ты думаешь это самка?
– Думаю, что да, - Андрей бросил на него смеющийся взгляд.
– Так смотреть может только женщина.
– Ну-ну, не придумывай, - Дима сел рядом и снял пропитавшуюся кровью ткань с лапы.
– Ничего, жить будет.
Он смочил рану антисептиком и ловко выстриг волосы вокруг раны. Наложив повязку с мазью, он аккуратно, чтобы песец не хватил его за палец, дотронулся до мордочки, животное будто бы спало, дыша медленно, но ровно.
– Пусть поспит пока, - сказал Дима, убирая за собой.
– А ты где так научился?
– с уважением спросил Андрей.
– У меня было три собаки, - Дима поднялся и пошел к выходу.
– Надо бы покормить.
– Покормим, - улыбнулся Андрей и встал.
– А так оно повеселей будет, правда?
– Не знаю, - хмуро ответил Дима, и они вышли.
В небольшой кухне Андрей нашел давно забытую алюминиевую миску и выделил ее для нового жильца. Налив в нее остатки молока, он побросал туда пару кусков засохшего хлеба, и отнес в хозблок. Потом они пили чай, Дима молчал, как обычно глядя в свою кружку. Андрей не хотел ему докучать и пролистывал новости на планшете.
– А что потом с ней будем делать?
– спросил Дима.
– Когда потом?
– переспросил Андрей, ушедший с головой в сводки о военных успехах в аравийской пустыне.
–
– Понятно, - сухо ответил Дима.
– А, ты хочешь ее себе оставить?
– Андрей покачал головой.
– Вот тут не получится. Мы через кордон с ней не пройдем. А если ее на центр привезем, о-о, там такое начнется.
– Да я понимаю, - Дима снова уставился в кружку.
– О, точно. Мы ее Яртынычу отдадим.
– Ты что!
– возмутился Дима, сверкнув глазами.
– Он из нее быстро шкурку выделает.
– Нет, не думаю, - Андрей покачал большой, уже сильно поседевшей головой.
– Он этим уже не занимается. Надо будет к нему в гости съездить, у него там что-то вроде дачи.
Андрей встал, и стул обрадовано заскрипел, освобожденный от непосильной нагрузки. Его огромные руки схватили обе чашки, ставя их в раковину.
– Пошли спать, по регламенту у нас отдых, - Андрей уже на половину протиснул свое мощное тело в узкий дверной проем.
– Я попозже, - ответил Дима, уставившись в свой телефон.
– Ну. Смотри сам. Если не отдохнешь, твои проблемы. Я с тебя не слезу, - Андрей ушел спать.
Дима проводил его взглядом и нерешительно открыл мессенджер. Сердце неистово забилось и безвольно сжалось, на мгновенье застыв в сковавшей все тело ледяной окове... она ничего ему не написала. Дима нервно бросил телефон на стол и вышел на улицу. Рука потянулась в карман куртки, доставая сигареты. От них стало еще тошнее, и он с остервенением бросил сигарету, а потом и всю пачку перед собой. Ветер тут же подхватил ее, унося далеко в тундру.
– Ну, и черт с тобой, - зло прошептал Дима и пошел спать. На удивление, он уснул довольно быстро, почти сразу, как голова коснулась туго сбитой подушки. Почему-то ему всю ночь снился этот бившийся в капкане зверек, с укоризной глядя на него блестящими черными глазами.
Темно. Я это знаю, мне не нужно открывать глаза. Я далеко, вокруг столько новых запахов, от которых я схожу с ума от страха и любопытства. Лапа сильно болит, но не так, что-то греет внутри нее. Я попыталась лизнуть рану, но язык лишь скользну по шершавой поверхности бинта. Странный, непонятный вкус. Я приоткрыла глаза и осторожно осмотрелась. Здесь больше никого не было, но от каждого непонятного предмета, от каждой щепки пахло человеком.
Но вот, вот этот запах, что разбудил меня. Он повелевает мною, я уже не боюсь, скорее, скорее! Я подползла к миске и сунула в нее свою морду. Молоко. Я знаю этот вкус, знаю, потому, что это первый вкус. Оно другое, совсем другое, но все равно это оно. Я с жадностью проглотила оставленную человеком еду, пустая миска глухо ударяла о пол, когда я ее вылизывала, не желая ни капли оставить. Ступать на лапу было больно, и я легла обратно, забившись подальше в угол между этими плоскими деревьями, они пахли так же, как тот лес, до которого я когда-то добежала, следуя за медведем. Это была голодная зима, моя первая зима. Тогда я потеряла мать и отца, но я их не помню, как не помню и братьев и сестер, разбежавшихся сразу после лета по тундре. Я одиночка, и большего не хочу, я большего не знаю.