Когда спящий проснется. Медики шутят
Шрифт:
– Вот и доктор пришел, – радостно объявляет милиционер и, подбежав, виляет задом, как собака, – вот он привез этого, а он спит, и мы его так и сяк, а он не просыпается! Я говорю – кома? Они говорят – нет. А он все равно не просыпается.
Муханов жестом отгоняет волонтеров от спящего. Он смотрит в глаза, считает пульс, повторяет все те же приемы, что до него использовали сотрудники скорой и вдруг его взгляд падает на сидящего с ножом в голове мужчину.
– Это еще что?
Парень в черной шинели объясняет:
– Это
– Ну, а к нам то зачем? – Муханов теряет интерес к мужчине.
– Так он же пьяный, его в обычном не берут, говорят, сначала к вам, а вы сами решите, куда его дальше.
– Он не только пьяный, но и голый, если не заметили, то на дворе ноябрь. – Ворчит Муханов.
– Доктор, достаньте ножик из головы, надоело уже, – подает голос мужчина с банкетки. Муханов собрался.
– Так кто раньше приехал?
Милиционер показывает на спящего.
– Этот.
– Сперва его разбудим. – говорит Муханов и уходит.
Возвращается через пару пинут и катит за собой на столике огромный железный ящик с электродами.
– Сними ему ботинки и носки, – говорит он милиционеру. Тот послушно выполняет приказание.
Медики, увидав ящик, отодвигаются к стенкам. Включив ящик в розетку, доктор нажимает кнопку «заряд» и следит за стрелкой.
– Думаю, трех ему хватит. – Он прикладывает электроды к пяткам спящего и приказывает милиционеру: – Нажми красную кнопку.
Кто-то из медиков судорожно перекрестился.
Удар, треск! Муханов бросает электроды.
Спящего подкидывает на каталке, он садится и совершенно безумными глазами осматривает помещение.
Муханов резко спрашивает:
– Фамилия, имя, отчество!? Где живешь? Сколько лет?
Проснувшийся рапортует:
– Ломов Сергей Иванович, сорок три, в Лоб… – он валится на кушетку, и засыпает снова.
– Кому в лоб? – возмущается милиционер, но врач скорой поясняет:
– в Лобне он живет.
Муханов возбуждён.
– Гады, все за вас делать нужно! – Он протягивает руку к сидящему на банкетке и ухватив ножик за рукоятку, резким движением выдергивает его из раны, – ножик сами вынуть не можете! Рукожопые вы!
Пьяный на банкетке охает от неожиданности.
– Марш в перевязочную! – орет Муханов, и поворачиваясь к скоропомощникам с ножом в руке, тем же тоном: – Ну! Кому тут карты надо подписать?!
Милиционер хватает бледного мужичка и тащит его в перевязочную, медики протягивают карты на подпись.
В приемное вбегает новая бригада скорой.
– Каталка есть?
– Что там, – спрашивает Муханов, – Кома?
– Нет, просто спит! – отвечает бригада.
Муханов жестом приказывает медикам сгрузить с каталки бывшего неизвестного спящего на пол. Он смотрит на старый дефибриллятор, стоящий посреди приемного.
– Не буду
ВОЯЖ, ВОЯЖ…
Сашка Абаев вернулся на подстанцию после армии, быстро восстановил потерянный за два года вес, и добавил к своей комплекции еще примерно столько же.
Он терпеть не мог мотаться по вызовам, но обожал посидеть в диспетчерской, в тепле и сухости, попивать чаёк, покрикивать на выездных медиков через селектор: " Бригада номер… не задерживайте вызов!», или постукивать микрофоном по столу, дожидаясь, пока прогреется старенький ламповый усилитель УМ-50, отчего по всей подстанции разносился грохот, будто по крыше здания кто-то лупит железными листами, а потом нарочно противным гавкающим голосом выкрикивал медиков на вызов.
Однако, все хорошее когда-нибудь кончается, этим оно и хуже плохого, которое как началось – так и тянется. Колыхаясь жирным телом, Абаев занял место в кабине самого теплого РАФа, потому что ему пришлось на грипп сесть на выездную бригаду. Одному.
– Ничего, переживем… – уговаривал себя Сашка. – Жизнь полосата, эпидемия пройдет, и я снова вернусь в диспетчерскую.
Февральской морозной ночью, сдав очередного «пса» (пьяницу с ушибами) в спецтравме, Абаев выкатился на бульвар невдалеке от больницы. Его отпустили на подстанцию.
Мела позёмка, подмораживало, одинокие пешеходы и автомобили скользили на едва прикрытом снежком льду. Если бы Сашка помнил поэму Александра Блока «Двенадцать», ему бы вспомнилось «метет снежок, а под снежком – ледок…», однако Блок уже был также далек, как вся школа с ее тревогами и проблемами.
Пережили и забыли.
У автобусной остановки лежало слегка прикрытое снежком тело однозначно мужского пола. Водитель притормозил и оглянулся на Сашку.
– Подберем? Замерзнет ведь, бедолага…
– Придется, – вздохнул Сашка, – Тормози.
Остановились, осмотрели…
Еще теплый нетрезвый организм втянул ноздрями морозный воздух, сложил губы в трубочку, почмокал и всхрапнул.
– Уй, ты мой сладкий! Мало тебе? Это ж надо так ужраться… Давай, за конечности и на плацкарту, на нижнюю… – сказал Абаев водителю. Они взяли тело за руки-за ноги, и попытались с размаху забросить на пол в салон РАФа, но что-то не пустило. Пальто приклеилось к тротуару.
– Жопой примерз к асфальту, – сказал водитель, – видно, давно уже лежит. Штаны и пальто во льду..
– А монтировка есть? Попробуем отколоть. Или топор лучше.
– Откуда топор? А монтировкой отдерем сейчас.
Они повозились и закинули тело в салон, отдельно пальто со льдом, и там Абаев принялся рассматривать пьяного найденыша.
Ну, хоть бы синячок! Или ссадину свежую… или ребро сломанное.
Ничего. Девственный алкаш.
Упит до безобразия, но ни единой царапины.