Когда тело говорит НЕТ. Цена скрытого стресса
Шрифт:
«Это самое худшее, что может случиться с мыслящим человеком, — сказал один из пациентов с болезнью Альцгеймера, — вы чувствуете, как разрушаетесь внутри и снаружи». Разговор с этим пациентом писатель Дэвид Шенк включил в свою книгу «Забыть», освещающую историю болезни Альцгеймера.
Шенк также цитирует Джонатана Свифта. Ирландский писатель, сатирик и острослов, выдающийся мыслитель XVII века в последние годы жизни превратился в лилипута в умственном отношении: его память слабела, а мысли путались. «Я не читаю, не пишу, не запоминаю и не общаюсь», — сокрушался Свифт в письме, которое он написал на ранней стадии деменции. В другом письме он сообщает, что «едва ли может написать десять строк без ошибок; вы убедитесь в этом, если посмотрите на то количество зачеркиваний и чернильных клякс, которые я допускаю до того, как закончить письмо. В придачу к этому, у меня не остается ни единого
Одна из первых структур, которая деградирует при болезни Альцгеймера, — гиппокамп, скопление серого вещества в височной доле головного мозга, расположенное в районе ушей по обе стороны головы. Гиппокамп принимает активное участие в формировании памяти и выполняет важную функцию в управлении стрессом. Хорошо известно, что постоянно поддерживаемый высокий уровень кортизола, гормона стресса, способен уменьшать объем гиппокампа.
Может ли полученный в детстве опыт, подавление эмоций и стресс, испытываемый на протяжении всей жизни, определять предрасположенность к болезни Альцгеймера? На это указывают не только научные исследования, но и тщательный анализ жизни людей с болезнью Альцгеймера, будь то обычные люди или знаменитости, такие как Свифт или бывший президент США Рональд Рейган. Интересное объяснение этому дают результаты экспериментов на животных: взаимоотношения в детстве могут иметь решающее значение для последующего развития деменции. Крысы, с которыми нежно обращаются в младенчестве, практически не теряют клетки гиппокампа в пожилом возрасте1. Их способность к запоминанию остается нетронутой. Для сравнения, крысы, о которых не заботились, в большей степени подвержены уменьшению гиппокампа, а также демонстрируют более выраженные нарушения памяти в старости.
Что касается людей, то, как показало знаменитое исследование монахинь, деменция и преждевременная смерть в пожилом возрасте тесно связаны с низкими языковыми способностями в детстве. Проводился ретроспективный анализ рукописных автобиографий ряда молодых послушниц (женщин, которые готовятся принять монашество), написанных в первый год их пребывания в монастыре. Средний возраст послушниц составлял 23 года. Спустя 60 лет исследователи попросили показать им автобиографические данные. Кроме того, они проверяли психическое состояние и остроту зрения уже состарившихся монахинь. В рамках исследования каждая монахиня также давала разрешение на проведение вскрытия после своей смерти. Оказалось, что те, кто высказывал мало идей и использовал менее красноречивые выражения в своих юношеских мемуарах, с возрастом более склонны к развитию болезни Альцгеймера, а также к характерным патологическим изменениям в мозге2.
Богатство или бедность языка определяется многими факторами, но главный среди них — это качество эмоциональных отношений в детстве. Автора ставшей мировой классикой книги «Путешествия Гулливера» нельзя назвать человеком, лишенным литературного таланта. Однако при более пристальном рассмотрении можно заметить, что жизнь и творчество Джонатана Свифта говорят о скудости пережитого эмоционального опыта и непосредственного выражения чувств. Его феноменальные способности в значительной степени сводились к умственному труду и настолько сдержанному саркастическому остроумию, что зачастую неискушенные читатели не понимали его юмора. Как мы уже видели на примере Гилды Раднер, остроумие может быть копинг-стратегией, которая блокирует осознанное восприятие эмоциональной боли, скрывает гнев и помогает получить одобрение окружающих.
Мы можем сделать вывод о том, что Свифта одолевали крайне негативные эмоции, особенно гнев по отношению к женщинам, судя по пассивно-агрессивному стилю его дерзкой сатиры и ряда отрывков с грубым содержанием из его рассказов. Когда Гулливер сталкивается с женской грудью в Бробдингнеге, земле великанов, Свифт описывает это как одно из самых физически отталкивающих ощущений, которые Гулливер когда-либо испытывал. В этой сцене Гулливер наблюдал за кормилицей, которая дала грудь младенцу: «Должен признаться, что никогда в жизни я не испытывал такого отвращения, как при виде этой чудовищной груди… Сосок был размером почти в половину моей головы; его поверхность, как и поверхность всей груди, была настолько испещрена пятнами, прыщами и веснушками, что нельзя было себе представить более тошнотворное зрелище…» [29]
29
Свифт
Мы начнем лучше понимать этот отрывок, когда узнаем, что Свифт пережил в младенчестве тяжелую психологическую травму, которую позднее связывал с кормилицей. Отец Свифта, которого также звали Джонатан, умер за семь месяцев до рождения своего первого и единственного сына. Когда Джонатану исполнился всего год, его разлучили с матерью, Абигейл. Он не виделся с ней много лет. В одном из фрагментов своей автобиографии Свифт утверждает, что его похитила нянька, но некоторые биографы считают это «утешительной байкой». Скорее всего, его бросили, поскольку после недолгого воссоединения с матерью она снова от него ушла.
Столкновение Гулливера с этой чудовищной грудью, несомненно, является неотъемлемой частью эмоциональной памяти. Здесь мы видим отчаяние и гнев, которые Джонатан испытал в детстве в связи с неожиданным уходом его матери, которую, в довербальном представлении младенца, необъяснимо заменили отвратительная кормилица и ее мерзкий сосок.
Джонатану было двадцать лет, когда он вновь увидел свою мать; он сам стал инициатором этой встречи. Они не были достаточно близки, но, как это свойственно многим людям, которые подавляют чувства, он идеализировал свои воспоминания о матери. В написанном для нее панегирике он утверждал: «Если дорога в Эдем лежит через благочестие, честность, справедливость и милосердие, то сейчас она в раю».
Гнев по отношению к матери, который Свифт долгое время подавлял, позже выразится не только в женоненавистнических текстах, но и в отношениях с женщинами. Он будет проявлять к ним «холодную, невыразимую ярость» или даже подвергать их физическому насилию. Кроме того, он подавлял свое сексуальное влечение. Его современный биограф Виктория Глендининг пишет: «В отношениях с женщинами, с которыми он сближался, царила вечная эмоциональная мерзлота. Оттепель не наступала никогда, поскольку он не желал рисковать. Никому не было позволено взять над ним власть, которая способна растопить хладнокровие и причинить боль… Единственно возможную эмоциональную отдушину он находил в непродолжительных, безобидных отношениях с бесправными и покорными женщинами»3.
Неприятие Свифтом близких отношений и его глубинный страх эмоционального контакта и уязвимости, которые он испытывал на протяжении всей жизни, — это защитные реакции ребенка, лишенного эмоциональной заботы; ребенка, которому пришлось рано учиться себя защищать. «Создается впечатление, что не было ни одного взрослого человека, которому было дело до Джонатана или к кому он сам был бы небезразличен».
У некоторых очень чувствительных людей может появиться удивительное предвидение, связанное с глубоко скрытыми процессами, происходящими в их теле и разуме. Мы уже видели подобное у виолончелистки Жаклин дю Пре и танцовщицы Джоанн, которая умерла от БАС. Свифт предсказал собственное слабоумие за тринадцать лет до своей смерти, еще будучи в здравом уме. В «Стихах о смерти доктора Свифта» он писал:
Ему недолго до конца; Бедняга, нет на нем лица! Круженья в голове, поверьте, Ему терпеть до самой смерти. Слабеет память у него, Уж он не помнит ничего… [30]Во время прогулки с другом, увидев гниющее дерево, он выразил такое же предчувствие: «Подобно этому дереву, я буду умирать с макушки».
Свифт умер в 67 лет, в довольно преклонном для своего времени возрасте. Последние годы жизни он страдал от прогрессирующей деменции. Даже на пороге смерти он все еще мог произносить остроумные заученные высказывания, хотя и бессознательно, механически. Глендининг пишет: «Как-то раз в последние месяцы своей печальной жизни — в воскресенье 17 марта 1744 года — сидя в кресле, он протянул руку, чтобы взять лежащий на столе нож. Энн Риджуэй убрала его подальше, чтобы он не смог его достать. Он пожал плечами, покачался в кресле и сказал: „Я тот, кто я есть“. И продолжал повторять: „Я тот, кто я есть. Я тот, кто я есть“».
30
Перевод Ю. Левина // Битва книг: Памфлеты и эссе. Стихотворения // Свифт Д. Дневник для Стеллы: письма XLII–LXV. — М.: Терра, 2008. — 367 с.