Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin
Шрифт:
Fillmore West стал также местом, где они познакомились с к тому времени уже легендарным американским промоутером Биллом Грэхемом — человеком, который будет играть значительную роль во всей американской истории Led Zeppelin. Он родился в Берлине в 1931 году и получил при рождении имя Вольфганг Грайонка. Единственный выживший сын преследуемой еврейской семьи, он спасся от нацистов, когда ему было всего десять лет, сбежав из приюта в Париже и пройдя пешком всю дорогу до Марселя, где он незаметно проник на корабль, следовавший в Нью-Йорк. Его приняли как бездомного беженца из Европы, который едва говорил по-английски или не говорил вообще, дали ему имя, звучавшее более по-американски, — Уильям Грэхем, и предоставили ему самому заботиться о себе. Грубое воспитание, полученное им на улицах Куинса и Бронкса, привело к тому, что он устроился на работу официантом в The Catskills, когда был еще подростком. Тем не менее, позже он вспоминал, что именно там познал ценность хорошего сервиса. Это понимание позволит ему полюбить концертную
В 1966 году он начал руководить двумя самыми легендарными концертными площадками той эпохи: Fillmore Auditorium в Сан-Франциско, прозванный Fillmore West, и ее копией с таким же названием на Восточном побережье, в Нью-Йорке. Именно в качестве босса двух залов Fillmore Грэхем практически единолично произвел революцию в индустрии рок-концертов в Америке. До Грэхема промоутеры были не внушающими доверия замаскированными торговцами на подержанных машинах, которые бронировали зал, путь даже неподходящий, и обеспечивали его столькими концертами, сколько было возможно, используя дешевые аудиосистемы, водя ребят, словно идиотов, туда-сюда, — главари прибыльного бизнеса, который вскоре расцвел. Грэхем был первым промоутером, который воспринял зарождавшуюся рок-культуру по-настоящему, не рассматривая ее только как дойную корову. Он начал с продюсирования нескольких бенефисов для Mime Troupe Сан-Франциско. Его идея была проста — высококлассный материал и лучшее представление, — и ее быстро подхватило новое антиматериалистическое поколение посетителей концертов. Как и у его единомышленника и конкурента Чета Хелмса из Family Dog, на площадках Грэхема впервые были популяризированы световые шоу и стали изготавливаться на заказ концертные афиши, там впервые стали продаваться специально сшитые товары и сделаны первые попытки организации туров по всей стране и крупных событий, таких как вскоре ставшая знаменитой Рождественская феерия с участием его любимой группы из Сан-Франциско The Grateful Dead.
Однако каждого, кто неправильно трактовал эти рискованные начинания и принимал его за прото-хиппи, ждало горькое разочарование. Как и Питер Грант, Грэхем вырос в дни «Дикого Запада» музыкального бизнеса и обладал скандальным и пробивным стилем соперничества. Чаще всего его видели орущим в телефонную трубку или кому-то в лицо, так что он ужасал и отталкивал многих своих потенциальных клиентов. Не потому, что он был задирой, а потому, что он был, по его собственному выражению, «приверженцем принципов». Фактически, как и Грант, этот внешне толстокожий жулик на самом деле был очень неуверенным, принимал любое проявление неуважения близко к сердцу и больше всего боялся остаться в нужде, став неудачником.
Мак Пул вспоминал, как Бонзо рассказывал ему, что на некоторых концертах во время американского тура ему приходилось играть без приличного усилителя. Он даже рассматривал это как дань уважения: ударник колотил так отчаянно, что не нуждался в микрофонах. Пул вспоминал рассказ Бонэма о том, как он хвастался перед Грэхемом: «Вот зачем мне двадцатишестидюймовый басовый барабан — микрофон мне не нужен!» На что Грэхем строго отвечал: «Послушай, сынок, если не поставить микрофоны, тебя не будет слышно дальше первых трех рядов, вне зависимости от того, насколько громко ты будешь стучать. Поэтому пойди и возьми чертов микрофон». Бонэм сделал так, как ему было сказано. В результате, как вспоминал впоследствии Джонс, именно Fillmore стал «первой вехой. Я помню, когда мы начали концерт, там было полно людей, которые стояли, думая: „Вы еще кто такие?“ Мы превратили крайне безразличную толпу в очень приятных и сопереживающих людей».
Хедлайнерами были Country Joe and the Fish, а открывали концерт Taj Mahal. Вряд ли хоть кто-то на следующий день отчетливо помнил, что происходило, после того как Led Zeppelin закончили насиловать разум аудитории. Это станет воспоминанием, лелеемым всеми ними. «В некотором роде наши ранние американские концерты в местах вроде Fillmore были более реальны для меня, — сказал мне Плант в 2003-ем, — потому что мне было проще их понять. Зрителям давали три шоу в неделю, и каждая группа в городе собиралась и играла, все — от Steve Miller Band до Rascals и Роланда Кирка. Был огромный выбор и разнообразие, так что нужно было по-настоящему выделиться и показать, на что мы способны». Как замечает Пейдж: «Первый интерес был отчасти вызван тем фактом, что я раньше играл в The Yardbirds, а многим американцам нравилась эта группа, и они хотели посмотреть, куда я двинулся теперь. Но когда они видели, чем мы располагали... я имею в виду, что Led Zeppelin были устрашающи! Концепция психоделической музыки состояла в блуждании и хождении, но не в настоящем сближении. Поэтому Zeppelin ждал успех: в нашей игре была реальная настойчивость. Все становились расслабленными, а мы выходили и сбивали их, подобно скоростному поезду». Концерт в Fillmore West был моментом, «когда я понял, что мы прорвались. Были и другие выступления — в The Boston Tea Party и The Kinetic Circus в Чикаго, — эти площадки, к сожалению, исчезли, но отклик там был столь невероятен, что мы знали, что произвели впечатление. А после
Когда ты оглядываешься назад, то кажется, что ты знал Джеффа всегда. Но это не так, вы даже не жили рядом, как остальные ребята. Но он был первым гитаристом из тех, что ты знал, который был твоим ровесником и увлекался теми же вещами, похожий на гитариста Джина Винсента Клиффа Галлапа, который был большим и толстым, но практически единственным, кто тогда играл действительно остро и быстро. Вы с Джеффом очень любили его — и еще Скотти Мура и Джеймса Бартона. Никто словно не знал об их существовании, пока не появлялся Джефф. Вы говорили о них по очереди, стремясь показать, что именно является правильным.
Вас свела вместе сестра Джеффа Аннет. Именно она рассказала тебе, что ее брат сделал себе гитару. Ты сказал — да? Передал ему, чтобы он пришел как-нибудь. И однажды он появился перед твоим домом со своей гитарой. Ты думал, что он немного странный, но как только он начал играть, это оказалось неплохо, он переигрывал соло Джеймса Бартона из песни Рики Нельсона ‘My Babe’. Ты присоединился, играя на покрашенной в оранжевый Gretsch, но особо не напрягаясь, желая, чтобы он чувствовал себя как дома. Это было забавно.
Джефф — Джеффри Арнольд Бек — был из Валингтона, недалеко от Эпсома. Еще один учтивый мальчик из Суррея, который пел в местном церковном хоре. Затем однажды он позаимствовал гитару у школьного друга. А когда он вернул ее, все струны были порваны. У него не было десяти шиллингов, чтобы купить новый комплект, так что он натянул струны со старого пианино, которые использовал до этого для запуска летающих моделей самолетов. Ты засмеялся, когда он рассказал тебе об этом. Ты никогда не смел делать такое! Потом, когда он сказал тебе, что он уже выступал несколько раз, играя на ярмарочной площади, когда ему было четырнадцать, и исполнял ‘Be Bop-A-Lula’, ты посмотрел на него иначе. Он, конечно, был не твоего уровня, но ты видел, что он подтягивался и делал это чертовски хорошо. Теперь он был в Уимблдонском колледже искусств, как ты слышал. Ты был в колледже искусств в Саттоне, куда также ходила сестра Джеффа. «Тебе надо увидеть Джимми, этот странный худощавый парень играет на гитаре странной формы, как твоя», — говорила она ему.
Когда ты сообщил Джеффу, что ты уже был в настоящей группе, путешествующей по стране, он не знал, что сказать. Спросил тебя как... когда...? Ты сказал ему, что, когда тебе было четырнадцать, ты участвовал в телевизионном шоу талантов «Все при себе» вместе с приятелями из школы, и вы играли скиффл-тему, которая называлась — только не смейтесь — «Мама, не допускай здесь никакого скиффла», а затем характерный фрагмент Leadbelly ‘Cotton Fields’. Скучный ведущий программы Хау Ху Уэлдон потом спросил тебя, играешь ли ты еще в каких-то стилях. «Да, — сказал ты ему, смотря на него, словно он глухой или что-то вроде того. — Испанская гитара». Это был неподходящий ответ, так что старик спросил тебя, будешь ли ты играть скиффл, когда закончишь школу. «Нет», — ответил ты этому старому дураку. А что тогда? «Я подумываю стать биологом», — сказал ты. Джефф смеялся до посинения. Но это было правдой, и ты рассказал ему, как после школы в пятнадцать лет ты успешно сдал пять экзаменов, что было достаточно для подачи заявки на работу практиканта в лаборатории.
Музыка была больше, чем просто хобби. После школы все начало меняться. Меняться начал ты. Ты потерял девственность «в один летний день», когда «мы с этой девочкой гуляли, взявшись за руки, по деревенским местам. Это был первый раз, когда я действительно влюбился». Теперь Джефф не знал куда смотреть и время от времени продолжал поигрывать на своей гитаре. Так что ты сменил тему, и вы заговорили о том, как избежали службы в армии, необходимость которой упразднили всего за несколько дней до твоего дня рождения. Вау! Только представьте! Еще вы говорили о твоей первой группе Redcats, сопровождающей Рэда Льюиса, парня, который каждую неделю давал выступление в зале Эбишем в Эпсоме, и это-то и было началом всего. Раньше ты просто тусовался и играл со всеми, кто позволит. С такими группами как Chris Farlowe and the Thunderbirds, чей гитарист Бобби Тэйлор был единственным англичанином, которого ты видел со «Стратокастером», кроме Хэнка Марвина по телеку. И с The Dave Clark Five, но это было до ‘Glad All Over’ и ты был в группе поддержки. Той ночью тебя заметил Крис Тидмарш. Сам Крис был лидером группы The Redcats — Red E. Lewis. Она была похожа на Gene Vincent and the Bluecaps, только, конечно, не такая хорошая, но все равно неплохая. Ты все еще ждал ответа насчет работы в лаборатории, когда Крис предложил тебе прослушивание в технической комнате над тем баром в Шордиче. Ты продолжал играть «Футураму», но Крис сказал, что ты подходишь и действительно предложил тебе работу. The Redcats играли не только в Эпсоме, они играли в Лондоне! Речь шла даже о том, чтобы выпускать пластинки, но Крис сразу дал понять, что это не будет твоей работой, ты нужен только для выступлений. Тебе было все равно. Он даже сказал, и это было ужасно, что сначала поговорит с твоими родителями и скажет, что присмотрит за тобой, и чтобы они не беспокоились по поводу лаборатории, ведь скоро ты будешь зарабатывать гораздо больше, играя в группе.