Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin
Шрифт:
Пейдж тем временем занимался своими делами, связанными с его разрекламированным саундтреком к фильму «Восход Люцифера» Кеннета Энгера. Энгер, трудившийся над монтажом семнадцатичасового материала, отснятого к тому времени, чтобы сократить его до приемлемой длины, провел конец весны и начало лета, работая в подвале Тауэр-хауса, который Пейдж оборудовал дорогим монтажным оборудованием, необходимым режиссеру для завершения фильма. Заинтригованный Питер Грант даже предложил свое участие в финансировании проекта, когда фильм уже был готов к выпуску.
Однако дела разладились, когда однажды вечером Энгера, по его словам, выгнала Шарлотта Мартин, которой показалось, что он начинает «захватывать» дом, приглашая туда людей, ей не знакомых. К тому времени уже подавленный и обеспокоенный тем, что Пейдж, казалось, терял интерес к проекту — не предоставляя материала больше, чем изначально сочиненные двадцать пять
Когда его спросили о деталях размолвки, Энгер ответил, что манера поведения Пейджа «полностью противоречила учениям Алистера Кроули и духу фильма. Люцифер — ангел света и красоты. Но флюиды, исходящие от Джимми, совершенно чужды этому — как и человеческому общению. Они похожи на унылый лунный ландшафт. В противовес этому Люцифер подобен полю, поросшему прекрасными цветами». Ободренный, он пошел дальше, озвучив мнение, до тех пор невысказанное, но стремительно распространявшееся среди старых фанатов, разочарованных — а в лучшем случае, озадаченных — последним продуктом Zeppelin. «Я прихожу к выводу, что как музыкант Джимми выдохся. У него нет тем, нет вдохновения и нет мелодий, чтобы предложить публике. Я уверен, что у него не припасена еще одна ‘Stairway to Heaven’— его самая люциферианская песня. Presence— весьма депрессивный альбом». Со знанием дела он добавил: «С одной стороны, он очень инициативен и хорошо умеет работать. Но с другой стороны, у него есть проблема, которая тянет его вниз. Он ведет себя, как доктор Джекил и мистер Хайд...» На тот случай, если кто-то не уловил, что он имеет в виду, Энгер заметил, что у Пейдж втянут в «интрижку с Белой Леди», — что было ясным намеком на героин.
Энгер продолжил обливать Пейджа грязью при каждой возможности. Как он сказал, попытки общения с Пейджем были подобны «стуку в зеркальное стекло, толщиной в дюйм». Он «превращался в необученного богатого дилетанта, по крайней мере когда дело касалось магии и любых серьезных верований в работы Алистера Кроули». Наглядный пример «вышедшей из-под контроля магии, недопонятой, без согласия с волей».
Для протокола: Джимми теперь утверждает, что ссора с Энгером была спровоцирована не Шарлоттой, а экономкой Тауэр-хауса, заметившей, как он «проводит экскурсию каким-то людям». Возник спор, приведший к тому, что «Кеннет затаил обиду». Когда Энгер сделал это достоянием общественности, «я тотчас стал получать все эти гневные письма, адресованные [Шарлотте] и мне». Беспокойство вызывал тот факт, что гневные письма на самом деле приняли форму «проклятия», которое Энгер направил на Пейджа и Мартин. «Он был скрягой-мультимиллионером, — вспоминал по-прежнему разгневанный Энгер в 2005 году. — У них с Шарлоттой было столько слуг, но они ни разу не предложили мне чашки чая или сендвич. Что было ошибкой с их стороны, ведь я наложил на них проклятие царя Мидаса. Если ты жаден и просто накапливаешь золото, тебя поразит болезнь. Поэтому я превратил ее и Джимми Пейджа в золотые статуи».
«Вообще-то это было довольно трогательно», — сказал Пейдж, отмахиваясь от любых предположений о том, что действия Энгера могли действительно оказать на него какое-либо влияние, объяснив, что «проклятие» в основном принимало форму вырезок из газет, подчеркнутых красными чернилами. «Я думал вернуть все его вещи на катафалке, но потом решил, что это будет чересчур драматично. Теперь я даже немного жалею об этом. Этот фильм [«Восход Люцифера»] должен был стать шедевром, но он не смог с ним справиться. Все, что теперь осталось, — лишь вымысел».
Как и следовало ожидать, всегда предполагалось, что проклятие, которое Кеннет Энгер наложил на Джимми, не сработало. Однако, оглядываясь назад, интересно отметить, что с этого момента практически все отражало закат Пейджа и Zeppelin. Более того, можно утверждать, что «проклятие царя Мидаса» — метафора болезни, или бессилия, постигающего человека, несмотря на его огромную славу, — точно описывает все, что ожидало Пейджа и Zeppelin в последующие пять лет. Можно даже сказать, что слова теперь были начертаны на стене — и подчеркнуты красными чернилами.
14
Колесница Цезаря
Порой, когда ты оглядывался назад, в твоей голове все это просто не укладывалось. Ты дал себе время до двадцати лет. Всем рассказал, что если к тому времени этого не сделаешь, то покончишь со всем,
Вы попрощались и обещали быть на связи, но этого, конечно, не случилось. Никто в музыкальном бизнесе не оставался на связи друг с другом. Корабли в ночи, дружище... Дома, в Браме, дела Band of Joy — и без того плохие — еще сильнее разладились, и вы с Бонзо постоянно придумывали всякие махинации, стараясь раздобыть немного деньжат. Вы обманывали остальных о реальном размере вашего заработка, чтобы сохранить чуток для себя. Пэт и Морин смотрели, как вы сидели, покуривая и деля добычу, та еще парочка. «Мы были словно продавцы подержанных машин — только в мире музыки», — расскажешь ты писателю годы спустя, но по-прежнему ухмыляясь.
В группе были ты, Бонзо, Кевин Гэммонд на гитаре, Крис Браун на органе и Пол Локи на басу. Одна из крутейших груп, когда-либо собиравшихся в Мидлендс — все так говорили, а вы не могли себя выгодно продать. Кассеты обеспечили вас несколько вкусных концертов там и тут, вы выступали на разогреве для Fairport Convention, Ten Years After, Spooky Tooth, Мика Фаррена и The Social Deviants... Вы относились к музыке серьезно, склоняясь в сторону психоделии, основанной на вест-косте вперемешку с блюзом, и план был в том, чтобы продолжать развивать эту музыку, чтобы она превратилась практически в одно длинное музыкальное произведение, вобравшее в себя разные стили. Вы не были уверены, готов ли к такому мир, но просто знали, что так будет правильно. А в остальное время вы от души веселились. Однажды в Университете Эксетера, выступая на разогреве у Мика Фаррена, вы оба хлопнули сидра и так опьянели, что Бонзо решил барабанить стоя. Остальным это не понравилось, но тебе пришлось рассмеяться. Потом, на обратном пути, в фургоне у него состоялся жаркий спор с Кевином о ритме. Никто не понимал, о чем речь. Бонзо был вне себя, а Кевин играл так быстро, что эта парочка разработала собственные фирменные ритмы. В конце концов Кевин психанул и сказал, что уходит из группы, заставив фургон остановиться. В результате следующий концерт в Шотландии — в Victoria Hall в Селкрике, если угодно, — вы отыграли с Полом на лид-гитаре и Крисом на басу, в то время как левая рука последнего была на клавишных. Затем настала твоя очередь вступить в перебранку с Бонзо. А потом ты так напился, что заснул в шкафу для метел...
Вскоре после этого вы играли на разогреве у Тима Роуза — тогда-то он и услышал Бонзо. Ты был в ярости, когда он заявил о своем уходе, но все было по-честному, он сказал: «Слушай, мне надо уйти. Мы развалились. Я нашел парня, которому нужен ударник». И ты знал, куда он уходит, даже если не хотел этого признавать. Также ты знал, что это станет концом Band of Joy, и так и случилось. Была весна, и к лету ‘68 года, лету давно ушедшей любви, ты вернулся в сеть Мамаши Рейган, днем работая с ирландскими землекопами на Вест-Бромвич-Хай-стрит, а по выходным выступая с Hobstweedle, улыбаясь, выпендриваясь и делая вид, что все идет по плану, хотя это, черт побери, было не так. Все шло не так. И снова кое-что подвернулось. Тони Секунда, менеджер The Move, пригласил тебя на прослушивание для его нового лейбла Regal-Zonophone, но ничего из этого не вышло. Потом был разговор с твоим старым приятелем Невом Холдером о том, чтобы взять тебя вторым вокалистом в ‘N Betweens. Но это было просто издевательство, все знали, что Нодди — как его теперь называли — предпочитает выходить к микрофону один.