Когда-то был человеком
Шрифт:
«Может быть, вы мне дадите понять как-нибудь иносказательно? Я как гражданин этого города хотел бы знать, в каком положении нахожусь. Например, нужно ли брать с собой удостоверение личности, если выходишь за хлебом?»
«Это было бы нелишним. Больше ничего сказать не могу».
Я поблагодарил за разговор и позвонил представителю министерства внутренних дел по связям с прессой, с которыми незадолго до этого полемизировал на страницах местной газеты. Но и здесь я получил стереотипный ответ: «По этому вопросу ничего не могу сказать».
«Но, послушайте, если бы закон вступил в силу, министерство внутренних дел
«Я же вам ответил: по этому поводу ничего не могу сказать».
«Вы не можете сказать "да" или "нет"?»
«Я скажу вам иначе, господин Киттнер: если бы мы действительно захотели здесь воспользоваться чрезвычайными законами, то вы и некоторые другие… э-э-э… люди давно бы это почувствовали на себе».
Разговор был на этом закончен. Следовало поразмыслить над формулировкой, которую не случайно выбрал представитель министерства внутренних дел по связям с прессой. Он не сказал, что чрезвычайное положение не было объявлено, а только что в настоящее время оно по отношению ко мне и другим… э-э… людям не применяется. Итак, генеральная репетиция?
Оба господина, с которыми я беседовал, явно уходили от ответа на вопрос, было ли объявлено чрезвычайное положение, поскольку, если бы это не соответствовало действительности, им ничего не стоило дать отрицательный ответ.
Позднее я рассказал эту историю одному молодому журналисту в Ганновере. После того как тот проверил все факты, он решил, что из этой истории можно сделать потрясающий материал. «"Тайное чрезвычайное положение в Ганновере?" – неплохой заголовок!»
«Ты это не напечатаешь», – выразил я опасение.
«Почему же, это здорово, это я помещу. Это будет бомбой».
Мы поспорили на бутылку шампанского.
Увиделись мы с ним полгода спустя. Его газета ничего не поместила.
«У тебя были трудности с той историей, связанной с законом об облавах?» – спросил я как бы между прочим.
«Не пошла», – ответил он коротко. Но шампанское за ним, в этом коллега меня заверил.
Что касается закона об облавах, то я с тех пор о нем ничего не слышал. Но я и некоторые другие… э-э… люди своевременно почувствуют, если он вступит в силу.
В 1983 году я на этом закончил рассказ о моих интересных расследованиях. Сегодня есть повод дописать к нему еще несколько строк. Речь пойдет о бомбе в буквальном смысле этого слова.
С самой весны 1986 года одна скандальная история не сходит со страниц газет. Ответственные за все случившееся ничего не отрицают. Поэтому с полной уверенностью можно утверждать, что с одобрения премьер-министра земли Нижняя Саксония Эрнста Альбрехта так называемое ведомство по охране конституции совместно с так называемой антитеррористской группой (федеральная пограничная служба) осуществила одну террористическую акцию, а именно взрыв тюремной стены в Целле, обвинив в этих действиях террористов из «РАФ» [17]. Даже полиция и безрезультатно рыскавшие прокуроры не были информированы об истинной подоплеке этой акции, связанной якобы с попыткой освободить заключенных. Время действия – вскоре после тайного вступления в силу «малого чрезвычайного положения». Конечно, о планах наших тайных служб я ничего не могу сказать, ведь они содержатся
Ведь всем известно, что Альбрехт перед взрывом в Целле заявил, что располагает доказательствами: именно в тюремных камерах планируются все насилия, включая убийства, однако предъявить соответствующие доказательства он отказался. Да и зачем? Дыра, обнаруженная в тюремной стене, – достаточно веское доказательство.
Каждый может прочитать в газете, что Альбрехт, когда все вышло наружу, заявил: мол, акция (все расходы по которой легли, разумеется, на плечи налогоплательщиков) служила цели внедрить в ряды террористов двух доверенных лиц (осужденных уголовников, пользующихся, очевидно, особым доверием властей). С их помощью предполагалось якобы предотвратить будущие преступления. В некоторых газетах появились также сообщения о свидетелях, рассказывающих, как подобные доверенные лица – террористы на государственной службе – пытались силой склонить их к организации побегов и даже к убийству директора тюрьмы в Целле. При этом им предлагали оружие и взрывчатку.
В таком повороте нет ничего нового. За это время в ФРГ стало известно о множестве аналогичных случаев провокаций. Но когда в утренних газетах я вижу заголовки, сообщающие о признании какого-нибудь мюнхенского агента, который (по заданию так называемого ведомства по охране конституции) произвел серию террористических актов, то более критично отношусь к своему собственному, основанному на опыте рассказу. В начале его я тогда писал: «Если бы не было террористических актов, то последовательные сторонники ограничения основных прав были бы вынуждены их организовывать».
Сегодня это высказывание мне представляется несколько наивным.
ВЗВЕШЕННОЕ РЕШЕНИЕ
И снова неонацисты выставили в Крёпке, географическом центре Ганновера, информационный, а точнее говоря, дезинформационный стенд. Несколько полицейских скромно стояли в стороне, не вмешиваясь ни во что. Мероприятие, во время которого открыто восхвалялись преступления фашистов, было санкционировано властями.
Я оказался здесь случайно. Увидев происходящее, я решил разузнать подробности.
Итак, придав лицу молодцеватое выражение «истинного немца» и стараясь держаться как можно прямее, я подошел к столу с нацистской литературой.
«Ну, – обратился я к пожилой женщине, сидевший за столом (ее прическа а-ля Гретхен была воплощением «истинно немецкой женщины»), – пожалуй, слабовато… что вы тут предлагаете?… Небось, что посерьезнее – не рискнули… Ну ясно, слишком опасно».
«Да нет. Теперь не так уж и опасно», – улыбнулась светловолосая «единомышленница». Она запустила руку в слегка прикрытый ящик и протянула мне пачку со словами: «Вот то, что нужно!» Это были листки, предназначенные для расклеивания на стенах домов, заборах, ветровых стеклах машин и т. д. На них я увидел сверху свастику, а под ней: «Немцы, не покупайте у евреев!», на другом листе было написано: «НСДАП сегодня нужна, как никогда!» – откровенная пропаганда нацизма.