Когда-то был человеком
Шрифт:
В последующие годы цены продолжали неуклонно расти, что всякий раз сопровождалось акциями протеста «Красного кружка». По сравнению с 1969 годом он еще больше расширился: теперь в него входило 60 организаций, а не 21, как раньше. В 1975 году число активных участников демонстраций возросло до 40 тысяч, а акции протеста длились 17 дней без перерыва. Сила и упорство их участников намного превосходили все то, что было в 1969 году. Но успех 1969 года больше не повторился. Политики тоже кое-чему научились. Они не повторили старых ошибок: не остановили трамвайное движение, не отвели полицию и не пытались таким образом «взять измором» население. Наше оружие – солидарность «Красного кружка» – им теперь было известно, как и то, каким опасным оно может для них стать.
Поэтому
Добавилось и новое вооружение: в ход пошли «химическая дубинка», [18]стационарные телекамеры, собаки, конные отряды. Увеличилось число водометов. Ежедневно из других городов к стражам порядка прибывало подкрепление. Трамваи курсировали в сопровождении отрядов конной полиции – в народе их тут же окрестила «современными конками»; часто рядом с водителем видел вооруженный полицейский.
Днем и ночью по городу патрулировали мобильные отряды, в состав каждого из них входили три бронированные машины (впереди – начальство) и водометы. На важных узловых пунктах или на остановках транспорта были выставлены посты. Стоянки «Красного кружка» не успевали возникать, как их тут же ликвидировали усиленные наряды полиции. Водители и диспетчеры получали повестки в суд, движение солидарности душили в зародыше. Потом стоянки были запрещены. Запреты вообще стали оружием верхов в классовой борьбе.
Власти не желали повторения 1969 года: на этот раз с самого начала открыто и грубо была продемонстрирована и пущена в ход сила. Во время одной из демонстраций в 1975 году конный отряд на полном ходу, раздавая направо и налево тяжелые удары дубинками, налетел на колонну демонстрантов в 8 тысяч человек, хотя процессия была разрешена. Имелись раненые. На следующий день на вопрос возмущенного журналиста представитель полиции цинично заявил, что демонстранты двигались чересчур медленно. Хотели, мол, «заставить колонну продолжать движение». Опубликованные в прессе снимки напоминали картины кавалерийских атак минувших времен.
Когда в другой раз демонстранты, стремясь защититься от слезоточивого газа, сделали себе повязки из платков, закрывавшие рот и нос, из машины с громкоговорителем, двигавшейся во главе колонны (в ней сидели полицейские чины, руководившие нарядами), раздалось блеяние: «Ганноверцы, посмотрите на этих демонстрантов в масках! У кого честные намерения, тому незачем скрывать свое лицо».
Когда мы отступали, спасаясь от водометов и слезоточивого газа, из полицейского репродуктора издевательски гремело: «Ганноверцы, полюбуйтесь на этих демонстрантов! Они пятятся, как раки». На следующий день на пресс-конференции полицай-президент охарактеризовал эти действия как «работу с общественностью».
Наша работа с общественностью преследовала другие цели. Было ясно, что акты насилия могут принести пользу только полицейскому руководству, послужить для него поводом, учинив крупное уличное побоище, раз и навсегда покончить с выступлениями протеста, длящимися уже целую неделю.
На демонстрации нужно было являться ежедневно, так как с каждым днем к нам присоединялись все новые организации и группы. Число сторонников кружка росло с каждым днем. Пока колонны не переставали маршировать, можно было рассчитывать на повторение успеха 1969 года. Но через три недели непрекращавшихся протестов наши силы иссякли – на то, правда, были и другие причины. Тогда мы решили изменить тактику. Мы поняли, что действовать надо по-другому: не ввязываться в потасовки, а проводить акции протеста, которые носили бы подчеркнуто ненасильственный, мирный характер. Симпатии населения были на нашей стороне. Даже если многие граждане
Поэтому мы постоянно скандировали: «Не позволим себя спровоцировать, будем продолжать демонстрации, пусть полиции будет стыдно». Можно было лишь поражаться, насколько дисциплинированно вели себя демонстранты, несмотря на бесчисленные провокации со стороны полицейских, которых сгоняли в город в таком количестве, будто в Ганновере шла гражданская война. Все это, конечно, видели и молодые полицейские, и некоторые из них очень скоро поняли, что находятся не по ту сторону баррикады.
Шагая во главе колонны, всякий раз, когда появлялась возможность, я обращался через мегафон к молодым полицейским, призывал их воочию убедиться, какая пропасть пролегает между «галереей ужасов», которую рисует их начальство, расписывая поведение Демонстрантов, и реальной действительностью – наши Действия были ненасильственными, поведение – дисциплинированным. «Не позволяйте своему руководству подстрекать вас. Мы не банда погромщиков, а такие же трудящиеся, как и вы, которым езда на трамвае становится не по карману. В течение пяти дней вы сами видели, кто жаждет крови». Первым начал шеф полицейской команды Б., грубо вырвавший камеру из рук фотокорреспондента. Это было заснято на пленку одной внештатной телегруппой, и мы могли демонстрировать публике этот сюжет.
Каждому, кто был свидетелем действий полиции, – неважно, по какую сторону баррикады он находился, – было совершенно ясно, откуда исходит насилие. И результат не заставил себя ждать: нередко можно было видеть, как молодые полицейские демонстративно приклепляли к униформе значок «Красного кружка». Уже на четвертый день демонстраций из «хорошо информированных кругов» (как их называют) просочились слухи, что полицейское руководство было вынуждено заменить крупные контингенты полиции, потому что они, как и в 1969 году, открыто выражали симпатии демонстрантам. На одной из бронированных полицейских машин, прибывших из города Ольденбурга, появилась надпись, сделанная явно рукой полицейского: «Каждый день из Ольденбурга в Ганновер и снова в Ольденбург. Ради чего?»
Весьма эффективным средством нашей работы с общественностью стала музыка. Под свежим впечатлением событий 1969 года я сочинил песни на манер народных специально для демонстраций. Одна из них, «С красным кружком – вперед», мгновенно стала одной из самых популярных.
Должно быть, муза политической песни во время поисков нужной тональности наградила меня особым революционным вдохновением, так как мне легко удалось подобрать мелодию с зажигательным ритмом. Атмосферу демонстрации порой создают скандирования и сообщения, передаваемые через мегафон, в данном случае эту роль взяла на себя песня. Газетные заголовки тех дней: «Весь Ганновер поет песню «Красного кружка». Песня призывает к борьбе против повышения тарифов». Можно с полным правом говорить о боевой песне, если голоса многих тысяч демонстрантов попросту заглушают полицейский громкоговоритель.
Вскоре появились и другие песни, подлинно народные, направленные против диктата цен и полицейского террора. Их тоже подхватывали – жизнерадостно, с подъемом. В процессии, растянувшейся на километры, среди демонстрантов стихийно образовывались группы запевал, которые постоянно импровизировали, и, когда им что-то удавалось, песня быстро распространялась среди участников всей процессии. Отчетливо ощущалось, что коллективное пение придавало новые силы людям после 15 дней беспрерывных демонстраций, постоянных полицейских провокаций. Один из журналистов, ежедневно от начала до конца сопровождавших наши шествия и освещавших их, назвал это «феноменом». Я думаю, что этот аспект деятельности «Красного кружка» заслуживает изучения со стороны какого-нибудь специалиста по народному искусству.