Когда-то был человеком
Шрифт:
Далее следовал текст, набранный жирным шрифтом: «С тех пор бывший кондуктор колесит по стране. Он ездит на старом «опель-дипломате» (самый настоящий цыган! Лучше бы работал, как порядочный, и купил бы себе новый «фольксваген»!), у него больной желудок (так точно, господин Шпрингер, все они такие), имеет жену. И сын у него тоже есть (!!).
И каждый раз, как повышают цены за проезд, экс-кондуктор застегивает свою куртку, достает из шкафа мегафон и парализует работу транспорта (!!!). И так все эти годы». Поместили и мою фотографию – Для полной ясности.
Классический пример манипулирования общественным сознанием. Факты соответствуют (почти), текст выглядит
Травля отдельных лиц вообще была излюбленным средством запугивания.
Мой коллега из «Красного кружка» рассказал мне такую историю: немного задержавшись на работе, он сел в машину и поспешил на митинг, который должен был проходить перед зданием оперы. Не доезжая до центра города, он вдруг обнаружил, что улица блокирована. Полицейские перегородили все пути, хотя процессия должна была пройти не раньше чем через час. У водителей настроение, конечно, гнусное. И вот мой друг выходит вперед и осведомляется у полицейских, почему закрыт проезд. Следует точный и заранее подготовленный ответ: «Жалуйтесь господину Киттнеру. Он живет на Бишофсхолердамм, 88».
Эту справку, как рассказал мой друг, полицейский давал всем, кто к нему обращался.
Разумеется, еще лучше расправляться с «зачинщиками» при помощи юстиции. Но поскольку наши выступления носили ненасильственный характер, сделать это было непросто. Несколько полицейских протоколов, которые мне были подброшены в 1970 году, неопровержимо доказывают это. Приведу выдержку из рапорта сотрудника уголовной полиции: «Около 19 часов я вел наблюдение и фотографировал главного оратора – Киттнера на Курт-Шумахерштрассе, на остановке «Штайнтор», когда он вместе с другими демонстрантами, встав на трамвайные рельсы, руководил блокадой. Его устные распоряжения я мог слышать лишь отрывочно, их смысл был таков: демонстранты должны взяться за руки и создать преграду. Насильственных действий против полиции не предпринимать…»
Докладывает его коллега: «Около 19 часов процессия демонстрантов во главе с господином Киттнером подошла к остановке «Амштайнтор». Господин Киттнер, разведя руки в стороны, встал спиной перед трамваем, которому пришлось остановиться. Вокруг собралась большая толпа, примерно около 800 человек. Господин Киттнер через мегафон обратился к демонстрантам. Содержание его речи я понять не смог. Около 50 демонстрантов, которые находились в передних рядах, взявшись за руки, образовали цепь. Я не мог видеть, предприняли ли полицейские какие-либо действия лично против Киттнера и оказывал ли он сопротивление. Участвовавшие в акции полицейские лично мне неизвестны. Вероятно, речь идет о персонале, присланном из Брауншвейга».
Несколько дней спустя в деле появляется новое сообщение первого агента. Очевидно, это был его ответ на повторный запрос. Из него явствует, что высокое руководство хотело
«Мне лично сильно мешали демонстранты, так что я только частично мог наблюдать за происходящим. Я держал фотоаппарат над головой в направлении предполагаемого центра событий. При этом, незадолго до окончания полицейской акции, был сделан и снимок, на котором видно, как полицейские теснят Киттнера (фото № 61). Что касается вопроса, был ли здесь задействован дополнительный персонал, данными на этот счет не располагаю. В этот момент я не видел ни одного полицейского, которого бы знал лично».
Далее идет абзац, крайне интересный для нас: «Дабы осуществлять фотографирование как можно более незаметно, я старался смешаться с толпой демонстрантов и избегать контактов с полицейскими».
Несмотря на пока что безуспешные поиски свидетелей, высшее руководство явно было не намерено сдаваться: опрашивают старшего наряда, полицейского комиссара. Но и здесь результат – нуль. Хотя Киттнер теперь уже фигурирует как «обвиняемый».
«…Находился ли обвиняемый в момент нашего прибытия все еще перед трамваем, сказать не могу. При проведении вышеназванного мероприятия ни один из демонстрантов не оказывал активного сопротивления. С большим трудом удалось расчленить и оттеснить в сторону толпу. При этом не было возможности следить за всеми. На вопросы, содержащиеся на странице 59 в актах, сообщаю следующее: ни я, ни кто другой из моих полицейских с моего ведома не удалял обвиняемого с рельсов. Всех действовавших вместе со мной я по мере возможности опросил».
Аналогичная картина возникает и из показаний его подчиненных. Тем не менее выдержки из них следует привести, так как они позволяют сделать некоторые логические выводы по поводу самой направленности вопросов. Один из обер-майстеров полиции пишет: «…я не видел, чтобы господин Киттнер стоял перед трамваем. Применение силы против отдельного лица было бы с нашей стороны нецелесообразным, поэтому мы были вынуждены ограничиться тем, что оттесняли первые ряды демонстрантов, на которых со своей стороны давили стоявшие сзади».
Радует, что какой-то обермайстер преподносит урок своему руководству, показывая ему, в каких случаях целесообразно применять силу, а в каких нет, хотя от него все время пытаются добиться нужного ответа с помощью наводящих вопросов.
Это видно и из показаний другого полицейского. «Сколько времени господину Киттнеру удавалось блокировать трамвай, я не берусь утверждать… Обвиняемый Киттнер мне лично неизвестен. Поэтому не могу сказать, при каких обстоятельствах именно его удаляли с трамвайных путей».
«При каких обстоятельствах именно его» – вот где собака зарыта или, если выразиться точнее, вот на чем пытаются построить обвинение. Всех полицейских настойчиво расспрашивают об одном и том же: не могли бы они все-таки припомнить, что полиция была вынуждена удалять Киттнера силой, а если да, то не оказывал ли он при этом сопротивления?
Все это нужно рассматривать в контексте событий, происшедших вскоре после первых успешных действий «Красного кружка». Политики, не успевшие оправиться от первоначального поражения, заявили, что уличные блокады являются оправданной формой протеста населения. Тогдашний обер-директор городской управы позволил себе даже такое высказывание: предпринятое властями повышение платы за проезд в конечном итоге является, дескать, тоже односторонним насилием. Вынужденная оборона против него в то время еще признавалась справедливой.