Когда-то, давным-давно
Шрифт:
Король продолжал перебирать мечи.
– Как это некстати, - бормотал он.
– Интересно, может быть, Гиацинта... Он подошел к двери и позвал:
– Гиацинта!
– Иду, отец, - откликнулась Гиацинта откуда-то сверху.
Графиня Бельвейн встала с кресла и опустилась перед принцессой в глубоком реверансе.
– Доброе утро, ваше королевское высочество!
– Доброе утро, графиня, - приветливо ответила Гиацинта. Ей нравилась графиня - она не могла не нравиться, - но Гиацинте почему-то всегда хотелось, чтобы
– Гиацинта, - попросил Веселунг, - подойди сюда и взгляни на эти мечи. Который из них, по-твоему, заколдованный?
Гиацинта честно попыталась выполнить просьбу отца, но не пришла ни к какому решению.
– Ах, отец, - сказала она наконец, - я, право, не знаю. Неужели это так важно?
– Милое дитя, конечно, это очень важно. Предположим, король Бародии вызывает меня на поединок. Если у меня заколдованный меч, я обязательно должен победить. А если нет, то еще неизвестно.
Бельвейн, не отрывая взора от Дневника, как бы про себя проговорила:
– Предположим, у короля Бародии тоже заколдованный меч...
(Подобное замечание было как нельзя более в ее духе.) Король перевел на нее взгляд и глубоко задумался.
– Да, действительно, - проворчал он озабоченно, - я как-то об этом не думал. Честное слово, я...
– он повернулся к дочери.
– Гиацинта, а что, если у нас обоих будут заколдованные мечи?
– Ну тогда, я думаю, вам придется сражаться вечно.
– Или, по крайней мере, до тех пор, пока из мечей не выйдет все колдовство, - невинно заметила графиня.
– Об этом должно быть где-нибудь написано, - с надеждой предположил Веселунг, чье приподнятое настроение совершенно угасло от этого разговора. Попрошу Советника поискать. Только он сейчас страшно занят подготовкой к войне.
Графиня задумчиво произнесла:
– Зато у него окажется масса свободного времени потом - когда начнется поединок...
Удивительная женщина! Она уже представляла Советника, который спешит с долгожданным известием к королю Евралии и опаздывает на мгновение - то самое мгновение, в которое противник наносит смертельный удар.
Веселунг снова вернулся к мечам:
– Ну, как бы там ни было, по крайней мере, в своем мече я должен быть уверен. Гиацинта, ты совсем не знаешь, который из них заколдованный?
– И он обиженно добавил: - Я же просил тебя пометить оружие.
Принцесса снова стала изучать мечи.
– Вот он!
– радостно воскликнула она.
– На нем стоит "В", что значит "волшебный"!
– Или "Веселунг", - еле слышно промурлыкала графиня.
Радость, только что озарившая лицо короля, тут же померкла, и он раздраженно заметил:
– От вас нынче не очень-то много проку, графиня.
В тот же миг графиня была на ногах - Дневник отброшен в сторону (нет, конечно, ни в коем случае не отброшен, а аккуратно положен на пол), сама она со скрещенными на груди руками как воплощение укора.
–
Я часто думаю, погладила ли она при этом короля по голове? Это тоже было бы на нее очень похоже. Правда, в "Евралии в прошлом и настоящем" о таком жесте нет ни слова, а уж Роджер-то не преминул бы упомянуть о подобной бесцеремонности. Так что, может, ничего и не было.
Графиня без колебаний взяла один из мечей и протянула его Веселунгу.
– Ах, как хорошо, что все устроилось, - обрадовалась Гиацинта и ушла, предоставив их друг другу.
Король, счастливо улыбаясь, поглаживал клинок. Вдруг его охватило сомнение.
– А вы уверены, что это он?
– Испытайте на мне!
– трагически вскричала графиня, падая на одно колено и простирая к королю руки. Носок маленькой туфельки касался Дневника, лежащего на полу, - его близость вселяла в нее отвагу. Даже в столь опасном положении она обдумывала, как описать эту сцену ("как, собственно говоря, пишется "простирая"?").
Я думаю, что к тому времени король уже был влюблен в нее по уши, хотя никак не мог решиться на завершающий шаг. Но если даже и так, в графиню он был влюблен от силы месяца два - два месяца из сорока лет, а вот с мечом не расставался с ранней юности. В критической ситуации в душе человека побеждает не самая сильная привязанность, а самая старая (это Роджер, но тут я с ним полностью согласен), и он, не рассуждая, поднял меч. Если он действительно заколдованный, малейшая царапина окажется смертельной. Сейчас все станет ясно!
Недоброжелатели графини распускали слухи, что эта женщина была столь дерзка, что ничто на свете не могло заставить ее побледнеть. Конечно, графиня Бельвейн имела ряд недостатков, но именно этот в их число не входил: глядя на занесенный над нею сверкающий клинок, она была бледна как мел. Тысячи мыслей вихрем проносились в ее голове: как потом будет раскаиваться король, как ее будут воспевать менестрели, будет ли опубликован ее Дневник, но, в основном, она проклинала себя за то, что ей вдруг пришло в голову разыграть такую дурацкую мелодраму.
Король вздрогнул, пришел в себя и страшно сконфузился. Потом закашлялся, чтобы скрыть смущение, и подал руку графине, помогая ей подняться.
– Графиня, что это с вами? Просто нелепо. Неужели вы думаете, что я позволю вам жертвовать собой, да еще в такое время? Присядьте и давайте обсудим все по порядку.
Оглушенная бурей чувств, Бельвейн сидела, крепко прижимая к груди драгоценный Дневник. В эту минуту жизнь казалась ей особенно прекрасной, единственным темным пятном было то, что менестрели все-таки, по-видимому, не сложат о ней песен. Ничего не поделаешь, нельзя же получить все разом.