Когда-то там были волки
Шрифт:
Утром он отвез меня домой. Я до сих пор не знала его имени. Он до сих пор не знал моего. Я вся горела, вспоминая головокружительный тактильный опыт, гладкость шелковых лент, стягивавших мне руки, привязывавших меня к кровати, прикосновения его губ к моему телу, волну возбуждения, которую они вызвали, иллюзию, будто я перенеслась в другую жизнь.
Когда он остановился у нашего дома, мне вдруг пришло в голову, что я не говорила ему, где живу.
Внутри у меня похолодело.
Но крошечный
Разве я с самой первой минуты не знала, что происходит?
Он казался расслабленным, но слегка нетерпеливым. Спешил на работу. Так что поцеловал меня без медленной, томительной страсти предыдущей ночи, но в этом поцелуе была новая фамильярность, говорившая о том, что такое прикосновение губ нам уже привычно.
— Пока, детка, — сказал он. — Сделай мне одолжение, вспоминай обо мне сегодня, ладно? Подумай обо мне, когда будешь в душе.
Я, ошеломленная, выбралась из машины и вошла в дом.
Эгги крикнула мне из кухни:
— Иди сюда! Немедленно! Выкладывай!
Я села в кухне на скамью. Эгги налила мне кофе из стоявшего на плите кофейника.
— Странная ты какая-то, — заметила она.
— Да я даже не знаю, что и сказать, — призналась я. — Это было так… неожиданно.
Может, я и говорила ему свой адрес. Скорее всего. Утром я была рассеянной. Когда эта мысль овладела мной, меня снова охватил трепет возбуждения.
— Я даже имени его не знаю.
— Охренеть! — Эгги закинула назад голову и завыла волком.
— Тише ты, — засмеялась я.
Вдруг без предупреждения дверь в наш маленький дом открылась, и вошел человек. Я изумилась, но потом увидела, что это он, тот самый мужчина, и расплылась в удивленной улыбке, и все стало происходить одновременно, и он сказал:
— Ты забыла у меня в машине телефон, детка, — и я сказала:
— Ах, — и Эгги сказала:
— Привет, красавчик, — и почему-то мы обе направились к нему, и потом он остановился, и мы остановились, и все трое просто смотрели друг на друга, пока до нас доходил весь взаимный ужас произошедшего.
— Вот дерьмо, — выругался он и бросил мне быстрый взгляд, будто умоляя о чем-то, может быть о пощаде. Потом взгляд его метнулся к Эгги и остановился на ней. — Я не знал, Эгги, — четко произнес он. — Я думал, это ты.
Сестра смотрела на меня, я смотрела на нее.
— Так и есть, — проговорила я. — Он действительно так думал. Он не спросил, как меня зовут.
Мы мучительно ждали ее ответа.
И она сказала, разрывая мне сердце своим великодушием:
— Что же нам делать? Посмеяться над этим или убить его?
Его звали Гас Холлоуэй. Он был новым бойфрендом Эгги, которого я еще не видела из-за его сумасшедшего рабочего графика. Ему было тридцать лет, он учился в ординатуре в Королевской больнице принца Альфреда, а по вечерам во вторник играл в регби.
Это то, что я знала о Гасе до встречи с ним.
То, что я узнала той ночью, я не имела права знать.
Но кое-чего я не знала. Это нечто скрывалось в глубине его души, в самом отвратительном тайнике, в том месте, о существовании которого мама пыталась нас предостеречь, да вот только я ее не слушала, никогда не слушала.
Когда Гас наконец ушел, было уже поздно. Я спряталась в своей комнате, не представляя, как смогу когда-нибудь показаться ему на глаза. Они разговаривали несколько часов и потом занялись тем, чем, разумеется, занимались постоянно, и это, вероятно, означало, что они собираются компенсировать предыдущую ночь. Какой жалкой и ни на что не годной я, должно быть, выглядела вчера в сравнении со страстным животным, с которым Гас обычно занимался любовью. Как он мог не догадаться?
Потом Эгги пришла в мою комнату и скользнула в кровать рядом со мной.
— Он говорит, что думал, будто мы играем в вымышленную нами игру, — объяснила она мне. — Когда мы притворяемся персонажами пьес. — Сестра покачала головой, потом призналась: — Мы иногда так забавляемся. Начинали, чтобы помочь мне репетировать.
Эгги играла в любительском театре. Ее взяли в одну пьесу только потому, что она говорила по-немецки.
Я кивнула, не зная, что сказать.
Может, он и не знал. Может, и я не знала. Нет, я правда не знала. Не отдавала себе отчета.
Я вспомнила его взгляд, когда он увидел нас утром стоящими рядом. В его глазах не было удивления, только чувство вины.
— Извини, Эгги, — проговорила я. — Я промахнулась.
— Будем его делить.
— Что ты такое говоришь?
— Он наверняка не откажется. — Эгги сжала мне руку; она пребывала в каком-то нездоровом возбуждении и определенно не шутила, в голове у нее явно что-то развинтилось. — Я ничего не делаю без тебя. У нас с тобой так не принято. Мы делимся всем.
Я заложила волосы ей за уши.
— О господи. Ты, наверно, самый щедрый и самый невменяемый человек на планете.
Эгги фыркнула мне в плечо, и я не могла понять, смеется она или плачет.
— Я не смогу быть с мужчиной, зная, что он тебе нравится, — сказала она. — Не смогу. Я его брошу.
— Гас мне вовсе не нравится, — ответила я. — Когда я говорю, ему скучно.
Сестра засмеялась сквозь слезы.
— Он так со всеми себя ведет. Вообще-то он еще тот мудила.
15