Когда-то там были волки
Шрифт:
— Пардон.
Воцаряется тишина. Я начинаю лихорадочно соображать: так, выходит, у Лэйни был любовник? Кто бы это мог быть? Сдается мне, она действительно главный подозреваемый в убийстве Стюарта.
Подходит Фингал и сворачивается на полу рядом со мной, положив голову мне на колени. Я откладываю наждачную бумагу и глажу его. К тому времени, когда в коттедже вдруг слышится волчий вой, пес уже спит.
— Боже помоги нам, — вздыхает Фингал. — Опять начинается.
Фингал поднимает голову и прислушивается, настороженно ощетинившись и навострив
Я полагаю, что да, поскольку пес поднимает морду и тоже испускает длинный взволнованный вой, отчего меня бросает в жар.
— Боже мой! — восклицает Фергюс, на этот раз громче.
Завывания в доме и снаружи вторят друг другу.
— Видишь, что ты наделала? — спрашивает Дункан, и я не сразу понимаю, что он обращается ко мне. — И так каждую ночь.
Я не могу сдержаться и улыбаюсь. Реакция собаки меня веселит.
— А мне они нравятся, — говорит Холли. — Как вы думаете, я могу завести щенка?
— Ты имеешь в виду волчонка? — смеясь, спрашивает Амелия.
Холли вполне серьезно смотрит на меня. Я отрицательно качаю головой.
— Почему? — настаивает она. — Если он будет нашим с самого рождения, если не привыкнет жить в лесу… Так ведь в домах и завелись собаки, разве нет? Когда-то давно кто-то их приручил.
— Сорок тысяч лет назад, — говорит Фергюс. Потом добавляет: — В каменном веке.
Я улыбаюсь.
— Вы знаток истории, да, Фергюс?
Он пожимает плечами.
— Почитываю кое-что.
— Нахватался верхушек, — хором произносят остальные привычную шутку.
Я глажу Фингала, пытаясь успокоить. На некоторое время он замолкает, прислушиваясь к голосу из леса. Вой адресован не ему; Пепел отпугивает более крупных животных.
— Волчонок привыкнет к тебе, — говорю я Холли, — и ты можешь его обучить. Они очень умные, быстро учатся и очень преданные.
— Вот видите! — восклицает она.
— Только зачем это тебе? — спрашиваю я.
Теперь все смотрят на меня, ждут от меня чего-то; я чувствую их взгляды и понимаю, в чем дело. Они все сейчас живут в страхе. Наша детская натура жаждет, чтобы чудовища принимали понятную нам форму. Люди скорее готовы бояться волков, потому что не хотят бояться друг друга.
— Волки не выстраивают с человеком таких отношений, как собаки, даже если живут среди людей с рождения, — объясняю я. — Одомашнивание — это результат селекции. Требуется много поколений, чтобы превратить дикое животное в домашнего питомца. Этот пес и волчица в лесу теперь даже не принад лежат к одному биологическому виду. Как бы вы ни любили волчонка, он вырастет хищником, так диктует ему природа, а держать такое существо на цепи или привязывать к дому просто жестоко.
Фингал издает очередной мощный вой, и мы все вздрагиваем.
Дункан неловко садится на пол около меня и кладет голову
— Тише, мальчик. Она плачет не по тебе.
Фингал виляет хвостом и лижет хозяину руку.
— Сегодня это совсем уж невыносимо, — объявляет Фергюс и встает, чтобы включить громкую музыку.
Остальные возвращаются к своей болтовне и плотничанью, а я смотрю на Дункана. Он задумался. Может быть, пора сказать ему все по-быстрому и покончить с этим. Но слова не идут на язык.
— Думаешь, такое когда-нибудь будет? — тихо спрашивает он меня. — Чтобы животное окультурилось.
— Хищное? — Я глажу собаку, и мои пальцы оказываются очень близко к его руке. Мне так сильно хочется коснуться его, что я чуть не воспламеняюсь. — Думаю, именно это и произошло с нами, — шепчу я. — Бывают дни, когда мне кажется, что мы бесконечно далеки от природы, что она медленно выветривалась из нас, пока мы не стали больше похожими на машины, чем на животных.
— А в другие дни? — спрашивает он.
— В другие дни, — медленно произношу я, — я думаю, что сойду с ума от человеческой дикости.
Проходит несколько часов, и в дверь снова стучат.
— Да здесь сегодня гребаный проходной двор! — ворчит Фергюс. По мере того как он напивается, его акцент становится все сильнее, и я едва его понимаю. Он раскачивается на своем месте, притворяясь, будто работает, но уже давно не в состоянии управляться с инструментами.
Амелия по-прежнему лежит распластавшись у двери, а потому поднимается, чтобы во второй раз открыть дверь.
— Привет, дорогая, — говорит она, но ответа не слышно, только Лэйни Бернс врывается мимо нее в гостиную и рыскает глазами в поисках Дункана.
— Черт подери, что ты делаешь? — спрашивает она его. — Я же говорила тебе… — Тут Лэйни видит меня и замолкает.
Дункан с трудом пытается подняться с пола, я замечаю, что нога у него очень болит, а потому протягиваю руку, чтобы помочь встать. Он смотрит на меня с благодарностью, направляется к Лэйни и уводит ее в коридор.
— Мне нужно похоронить его, Дункан, — слышим мы ее слова. — Я хочу, чтобы все это закончилось.
Они исчезают в спальне Дункана, дверь закрывается, и их голоса больше не слышны. Мне кажется, это появление значит, что не Лэйни убила мужа, если только она не чертовски хорошая актриса.
Я отхлебываю вино, о котором уже забыла.
— Бедняга, — говорит Фергюс.
— Ей так лучше, — возражает Амелия.
— Слушай, нельзя ли проявить немного уважения к бывшему другу? — возмущается Фергюс.
— Он не был моим другом.
— Может, и так, но никто не заслуживает того, чтобы его съели заживо.
В комнате повисает неловкое молчание. Все тщательно избегают смотреть на меня.
— Мы ведь все так думаем, правда? — вступает Бонни. — Нечего искать, потому что человека сожрали проклятые волки, которых мы все как будто не слышим. Вы сами сказали, Инти: они хищники, и их ничто не изменит.