Когда ты будешь моей
Шрифт:
— Чего мы ждем? — не выдерживаю. — Что ты ищешь?
— Ключ, — отвечает Балашов, одной рукой шаря под балкой, поддерживающей крышу веранды, а другой подсвечивая себе телефоном.
— Ты серьезно вообще? Привез меня черт знает, куда, и у тебя даже ключа нет?!
— Уже есть, — улыбается Демид, поигрывая зажатыми между пальцев брелоком.
— Тогда открывай эту чертову дверь! Я ужасно замерзла.
Не знаю, откуда во мне берется смелость. Может быть, я просто устала бояться, находясь рядом с ним. Или сошла с ума. Это тоже все объясняет.
Дверь
— Есть хочешь? Я могу что-нибудь приготовить.
— Только спать. Где я могу лечь?
— Сейчас, застелю тебе кровать.
Я даже не протестую, хотя, в другой раз, наверняка бы сказала, куда он может сунуть свою заботу. Балашов выходит из комнаты, и в то же мгновение я засыпаю.
— Девушка! Девушка, вы выходите?
Возвращаюсь в реальность, качаю головой и отступаю в сторону, пропуская к выходу влюбленную парочку:
— Нет, мне на следующей.
— Садиться будете? — звучит мне в спину недовольный старческий голос. Опять качаю головой. Прохожу поближе к двери, чтобы не мешаться.
От остановки до дома — всего ничего. Полквартала. Даже зонт лень открывать. Я натягиваю на глаза капюшон и торопливо шагаю по тротуару. Аромат отсыревшей палой листвы забивается в ноздри. В лужах отражаются желтые кроны кленов. Я смотрю под ноги, старательно обходя их, останавливаюсь у подъезда. Как у любой женщины, в моей сумке царит страшный беспорядок, ключи находятся как раз в тот момент, когда навстречу мне из укрытия машины выбегает прыткая девица. А следом за ней еще пара человек, взявшиеся будто ниоткуда.
— Добрый день. Телеграмм-канал «Жизнь звезд». Скажите, вы живете в этом доме?
Я сглатываю. Капюшон скрывает мое лицо едва не до носа, но я еще сильнее наклоняю голову.
— Извините, мне некогда…
— У нас всего пара вопросов! Вы видели здесь эту девочку? — под нос мне тычут телефон, и, конечно, я узнаю «эту девочку», потому что, черт его все дери, это мой ребенок!
— Не припоминаю. Еще раз извините.
Оттесняю настырных журналюг, прячусь за дверями подъезда и от души матерюсь. Меня бьет крупной дрожью от страха за дочку. И от злости на её непутевого папашу, который, несмотря на все мои просьбы, это все допустил. Вот тебе и фотосессии в гребаном Ашане. Ну, разве я была не права?!
Набираю Балашова и плетусь вверх по ступенькам.
— Пливет, мама!
— Полинка, а ты как узнала, что это я звоню?
— По фотоглавии.
Понятия не имею, откуда у Демида взялась моя фотография, и знать не хочу, поэтому интересуюсь тем, что меня действительно заботит:
— А где папа?
— На голшке. А я узе сходила.
— Молодец, моя хорошая. Ты не могла бы сказать
— Папа! Папа! Тут мама звонит!
Слышу шорох в трубке и немного хриплое:
— Да, Марьян? Что-то случилось?
Телом бегут мурашки. Злюсь сама на себя, а вываливаю это все на Демида:
— Случилось! Из-за тебя постоянно что-то случается!
Хотя нет, на него я тоже злюсь! Сую ключ в замочную скважину, открываю дверь.
— Так, стоп! Давай по порядку…
— У меня под домом толпа журналистов. И они расспрашивают соседей о нас с Полинкой! Не знаешь, почему мне в который раз хочется свернуть тебе шею?!
Разуваюсь, сбрасываю куртку и иду в кухню. На часах нет и девяти, а мне уже хочется нажраться!
— Откуда ты знаешь?
— Они ткнули мне под нос Полинкино фото!
С сожалением смотрю на початую бутылку вина и включаю электрический чайник.
— Дерьмо.
— По классике, сейчас я должна сказать что-то вроде: я ведь говорила, что так и будет!
— Я сейчас приеду, и мы со всем…
Прерывая речь Балашова, звенит звонок.
— Подожди! Кто-то пришел…
Несусь к двери, выглядываю в глазок и с облегчением выдыхаю.
— Если это кто-то незнакомый, просто не открывай.
— Нет. Это всего лишь Настя. — распахиваю дверь и отхожу в сторону, пропуская подругу. Киваю той в сторону кухни и уточняю в трубку: — Так что ты говорил?
— Говорил, что приеду и со всем разберусь.
— Ты окончательно спятил? Только тебя здесь и не хватает! Неужели ты не понимаешь, что твое присутствие лишь подтвердит их догадки? Это ведь очевидно!
Я в отчаянии. Зарываюсь рукой в и без того растрепанные волосы, как подкошенная, падаю на стул и поднимаю растерянный взгляд на хмурую Настю.
— И то так, — задумчиво соглашается Демид.
— Я не знаю, что мне делать, — шепчу, чуть не плача. Чайник щелкает. Я встаю, достаю чашки, с психа бахаю ими об стол, низко-низко склоняю голову и опять матерюсь. Балашов присвистывает.
— Не знал, что у тебя такой богатый словарный запас.
— Заткнись! Просто заткнись сейчас. Я и так на тебя зла так, что с трудом сдерживаюсь.
— Рано или поздно правда бы всплыла наружу. Может, просто пришло время?
— Нет! Нет, не пришло! Это ты сделал все, чтобы о Полинке узнали. Какого черта ты пошел с ней в тот магазин?!
— Я вообще много где с ней бываю! В зоопарке, на аттракционах, в кафе… Мы же не можем сидеть взаперти. Она ребенок! Мой ребенок, Марьяна. А я прячу ее, как… как какой-то грязный секрет!
— Я хотела, чтобы у нее было нормальное детство!
— И оно будет таким!
— С кучей папарацци, следующих за ней по пятам?!
Понимаю, что наш разговор зашел не туда. Запрокидываю голову, делаю шумный вдох, чтобы успокоиться. Демид тоже молчит. И слава богу, конечно. Если он станет отпираться или пытаться меня переубедить, я просто взорвусь, ей богу.