Когда ты устанешь от жизни
Шрифт:
В одном из этих дворов живет новая пассия одного из моих многочисленных дядь, женщина слегка за тридцать с двумя детьми от первого брака, девочками пяти-семи лет. Мы любим к ним ездить. Оба маршрута туда, короткий через гору и длинный по наезженной дороге, соединяющей деревни, очень живописны. Коротким, правда, мы пользуемся лишь днём из опасения заблудиться, длинным же возвращаемся часто за полночь, засидевшись в гостях. Песочного цвета дорога хорошо различима во тьме, к тому же она здесь одна, не собьёшься. Есть, правда, нюанс – по обе её стороны примерно посреди отрезка, соединяющего две деревни, имеются целых два кладбища, казахское и русское, и фонарей, как вы понимаете,
Тёть Валя, как мы её называли, была симпатичная женщина с мягким характером и очень нелёгкой судьбой. С первым мужем она развелась, он был психопат-алкоголик и пытался её застрелить, за что теперь отбывал наказание в местах не столь отдалённых. Она очень вкусно готовила нам форель, которую дядя Ваня ловил в здешней горной речушке, Каначке. А рыбак он был хоть куда, причём во всех смыслах – как сказали бы взрослые, кобель, каких поискать. И тёть Вале сие было прекрасно известно, потому-то она очень долго не соглашалась на этот роман.
Как-то раз получился у нас настоящий девичник. Тёть Валя нажарила нам сковородку форели, налила чуток медовухи, хоть и было нам не положено. Очень скоро нам троим захорошело, и тёть Валя пустилась рассказывать о своей молодости, о том, какие там были у нее кавалеры, и как глупо она вышла замуж, и как по-другому совсем могла пойти её жизнь.
Мне было очень интересно. Я легко представляла её счастливой и беззаботной с кем-то любящим её беззаветно, ведь такие мягкие, добрые люди именно так и должны быть любимы, кто как не они. Но, с другой стороны, я не видела её без этих двух чудесных девчушек от мерзавца мужа, которых она обожала. Как же это все совместить? И получится ли у меня, когда придёт время?
Вскорости мы окажемся вместе на пасеке, где работал тогда дядя Ваня. На той самой пасеке в живописнейших горах, где ещё совсем ребёнком я однажды потеряла сандалетку, сидя на огромном камне над Каначкой. Я болтала ногами, и она соскочила, а стремительный водный поток закружил её и увлёк за собой. Интересно, куда её занесно тем потоком, и какая судьба у неё приключилась?
Ну, так вот. Сидим мы, значит, в крохотном домике, пьём чаёк с мёдом, болтаем. И тут к слову мне припоминается тёть Валин рассказ о её ухажерах, и я что-то совершенно невинно ляпаю по этому поводу. Далее идёт немая сцена. Я вижу, как меняется лицо тёть Вали, и медленно соображаю, что сделала что-то не то. Затем происходит какое-то шевеление в том месте, где сидит дядя Ваня. И тут он вдруг резко подскакивает к тёть Вале и бьёт её кулаком куда-то в плечо. Она глухо охает. Всё это выглядит настолько дико, что я практически сразу начинаю орать:
– Вы чё ненормальный! Зачем же так бить?
– Заткнись, а то и тебе щас двину.
– Попробуйте только, я всё дядь Володе скажу и тёть Алле. Разве можно так бить женщину? Что она такого сделала?
– Заткнись, говорю, щас схлопочешь.
Но я не заткнулась, а выдала ему хорошую тираду на предмет того, что я об этом думаю, тираду довольно солидную для 14-летней, которую вряд ли смогу теперь повторить.
И это я ещё не вспомнила те два раза, когда он пытался меня поцеловать, и на моё шокированное “вы чего это, вы же мой дядя” лишь ухмыльнулся в своей кобелиной манере. Я тогда никому не сказала об этом. А зря.
***
– Она нам ничего не рассказывает, – пытается оправдываться мать перед учительницей литературы, которая вызвала её в школу по поводу издевательств одноклассника
– Вы знаете, это просто ужас какой-то, он мимо неё никогда не проходит, то стукнет по голове, то ткнёт куда-нибудь. И бесполезно ему говорить, – возбужденно рассказывает учительница, – на это просто уже невозможно смотреть. Давайте уже сделаем что-нибудь.
– Я знаю его отчима, они в соседнем доме живут, я с ним поговорю, – решает тут же мать.
– Поговорите обязательно, и мать надо вызвать, пусть классный руководитель вызовет мать. Это надо скорей прекратить. Вы же видели фильм “Чучело”? Вот так и он над ней издевается, а другие ему помогают. Не понимаю, за что они так, – продолжает сокрушаться учительница.
– Вы разрешите мне поговорить с классом? – вдруг предлагает мать.
– Да, конечно, проходите. Ребята, встаньте, пожалуйста.
Все встают, мать здоровается и представляется, по классу пробегает какая-то неловкость. Я уже прошла на свое место в среднем ряду и ближе к концу. Мой мучитель сидит прямо за мной через парту.
Мать после краткого предисловия делает интересный манёвр. Она просит меня подойти и встать перед классом. Мне от этого ещё больше не по себе, но я повинуюсь. И тут мать говорит:
– Посмотрите на неё, вы все её знаете. Скажите, что она вам сделала? За что вы её ненавидите?
В классе повисает странная тишина, лишь изредка слышатся единичные ёрзанья. Я испытываю жесточайшее чувство стыда, стоя вот так, будто это я во всем виновата перед теми, кто меня травит, а не наоборот. И поскольку желающих на ответ не находится, мать обращается к моей близкой подруге, мол, скажи, ты же рядом всегда, почему они так. Подруга выдает интересную версию, мол, я думаю, это потому, что она не умеет поставить себя. Интересную ещё и тем, что она один в один совпадает со словами матери “я думаю, ты просто не умеешь поставить себя”. Это был её ответ на мои первые и последние откровения по поводу травли. Это было три года назад, в первый мой год в новой школе. Третий класс, а сейчас уже пятый. Получается, что за все это время поставить себя мне так и не удалось, или, может, я просто не понимала, как это?
И тут поднимает руку девочка, которая была безоговорочной отличницей до моего появления в классе, и, к удивлению всех, говорит:
– А что она всегда всё знает? Её что ни спросят, она всё знает.
– Так ты, получается, завидуешь ей? – сразу находится мать.
Девочка не отвечает, только смотрит недружелюбно. От других инициативы, включая главного зачинщика и вдохновителя, мать так и не дождётся. Мои злоключения на этом, разумеется, не закончатся. Травить меня будут и впредь до тех пор, пока в классе не появится новенькая, да и то отстанут не сразу. Это будет уже шестой год моего пребывания в школе.
Я прошла длинный путь и жестокую школу, и мой ад давно позади, но я всё ещё не пониманию, зачем он собственно был. Разве было нельзя без него, разве той незначительной по сути оплошности с моей стороны (если можно её так назвать) оказалось достаточно, чтоб развернуть на мой счёт настоящую драму?
Я ведь только вошла в этот мир. Это были первые дни в новой школе, и меня поставили дежурить в коридоре. Дали мне пилотку с повязкой и велели останавливать всех тех, кто бегает. И я останавливала. Это было даже забавно. Большинство притормаживали, завидев дежурных, другие пытались лавировать, третьи убегали в другие коридоры, чтобы там резвиться. Вот ещё один бегун, я подаюсь вперёд, кричу “не бегай”, улыбаясь во всю ширь лица, и хватаю его за рукав. Он резко тормозит, резко разворачивается ко мне и без предупреждения наотмашь бьёт в плечо.