Когда убьют – тогда и приходите
Шрифт:
Больше никто не станет ее гонять и кричать, что она будущая мать и вообще сигарета в руках девушки стыд и позор. «А сама-то, сама?» – робко пищала Катя, а тетя Люба тяжело вздыхала: «А сама-то я много что делала в жизни, чего тебе не посоветую, так что ж теперь?»
– Так что ж теперь? – вслух спросила Катя.
Почти минул год с тех пор, как тети Любы не стало, а она все еще верит, что та когда-нибудь вернется.
Так было и с мамой, да что там было, до сих пор есть. Как тогда, в свои девять лет, она думала, что после похорон мама будет ждать их дома, так до сих пор сердце иногда екает от звонка в дверь.
Катя
Только смысл себя беречь? Ради кого? Будущих детей, что ли, которые далеко не факт что появятся.
Катя посмотрела в окно. На улице стемнело, поэтому она отразилась в окне довольно-таки ясно: обычная девушка, ничего особенного. Недавно Катя в какой-то книге прочитала фразу: «Ни один мужчина не посмотрел на нее дважды». Прямо как про нее сказана эта холодная и безнадежная фраза, не в бровь, а в глаз.
В памяти запечатлелось, как мама называла ее красавицей, и тетя Люба тоже говорила, что она девчонка хоть куда, и изо всех сил старалась ее принарядить, только ничего не помогало. Не успела тетка выдать ее замуж и долгожданных внуков не увидела.
Катя вздохнула. Не хотелось вспоминать, но прошлое никогда не уходит из опустевшего дома.
Вообще Катя, с младенчества впитав идею, что главное для женщины – это семья, а для нее особенно, потому что ей надо быть счастливой за всех троих – маму, тетю Любу и себя саму, не слишком стремилась к высшему образованию, после восьмого класса пошла в медучилище и вдруг окончила его с красным дипломом.
Грех было не воспользоваться таким шансом, Катя поступила в медицинский институт и устроилась на полставки в оперблок в тети-Любину больницу.
И все у нее было отлично! Учеба давалась намного легче, чем она думала, на работе коллектив тоже принял ее доброжелательно, никто не унижал, а наоборот, помогали освоиться молодому специалисту.
Хоть зарплата и небольшая, но вместе со стипендией денег в их маленькой семье стало вдосталь, начали даже откладывать.
Катя тогда сразу влюбилась в одного доктора, ни на что особо не надеясь, а просто так, потому что иначе неинтересно. Немного замирания сердца, чуть-чуть быстрых взглядов, завивка на бигуди, которую под медицинской шапочкой все равно было не видно. Катя убеждала себя, что ужасно страдает без взаимности, а теперь эти дни вспоминались как счастье и предчувствие чуда.
Потом был новогодний вечер в актовом зале, и тетя Люба специально ушла пораньше, чтобы Катя повеселилась без ее строгого пригляда, и вдруг возлюбленный пригласил ее танцевать. А потом увлек куда-то, и Катя следовала за ним по полутемным пустым коридорам, от счастья не чуя земли под ногами. Потом он распахнул перед ней дверь, сказал: «Прошу, пани». Катя задержалась на пороге, но в темноте за письменными столами мигала гирляндой маленькая елка, в свете уличных фонарей поблескивали развешенные по окнам гирлянды из разноцветной фольги, и Кате стало таинственно и жутко. Все кружилось, мир исчезал, а она впервые целовалась с мужчиной. Было как на американских горках, когда непонятно, чего больше – страха или восторга.
Вдруг ласки его сделались откровеннее, рука скользнула под юбку, и Катя опомнилась, вырвалась.
– Что не так? – прошептал он. – Скажи…
– Я не такая, – выпалила
Это заклинание вдолбила ей тетя Люба, вместе с максимой «до свадьбы ни-ни». Все что угодно позволялось Кате делать, только не это.
– Не такая, – повторила она.
Он пожал плечами. В темной ординаторской лица было не разглядеть, но ей показалось, что он улыбается.
– Тогда извини.
Она выскочила за дверь и пулей полетела домой, боясь не его, а того, что к нему вернется.
Наверное, то была самая прекрасная ночь в ее жизни, полная надежд и грез.
Когда в окно заглянуло бледное зимнее солнце, у нее было уже все готово, начиная от свадебного платья и заканчивая дружной старостью. Имена детей, их количество и пол, даже клубника для внуков на пенсии – все было продумано во всех подробностях.
А как же иначе? Мужчины ведь женятся именно на «не таких»!
Весь день она ждала звонка, обмирая всякий раз, как телефон подавал голос, но он так и не дал о себе знать ни на следующий день, ни после.
Катя убедила себя (почти), что номер ее телефона совершенно невозможно узнать ни у кого во всей огромной больнице, и то, что она племянница тети Любы, тоже является тайной за семью печатями, и тщательно подготовилась к выходу на работу.
Ее всегда ставили на сутки в воскресенье, и Катя надеялась, что если он не дежурит в выходной, то она столкнется с ним утром понедельника на общебольничной пятиминутке.
Поэтому на смену были взяты щипцы для завивки, лак и второй накрахмаленный халат.
Что ж, он дежурил и кивнул ей, как старой доброй знакомой, будто между ними совсем ничего не случилось. Не подошел, не поговорил, ничего…
Катя еле отработала и утром поехала не в институт, а домой и плакала весь день, уверенная в том, что судьба нанесла ей самый тяжелый удар.
Катя почувствовала, как щеки заливает краской стыда. Она ведь злилась тогда на тетю Любу за накрепко вбитый в голову запрет, считала, что если бы все случилось, то он бы уже никуда не делся.
Целую неделю Катя была в отчаянии, а потом подошла сессия. Кате было стыдно, что вроде как жизнь разрушена, а она беспокоится за оценки, и она загадала: сдаст на трояки – и все у нее будет хорошо в личной жизни. Даже не готовилась особо, а сдала на одни пятерки, и так расстроилась, что все каникулы пролежала лицом к стене, оплакивая свое грядущее одиночество. Тетя Люба ни о чем не спрашивала, только пекла Катино любимое печенье, и как бы в пространство замечала, что судьба плетет интересные узоры и порой, да, бывает жестока к одному человеку, но к целому роду – никогда, а раз уж их с сестрой жизни война перепахала, то у Кати точно все будет хорошо. Очень хотелось верить в тети-Любину теорию, но здравый смысл подсказывал не тешить себя напрасными надеждами.
Пока Катя вспоминала, сигарета прогорела, и длинный столбик пепла упал на подоконник. Она быстро протерла все влажной тряпкой – не хватало еще квартиру сжечь!
Тетя Люба страшно боялась пожара. Электрический утюг они так и не достали, гладили чугунным, нагревая его на плите, а вот с плойкой была беда. Тетя Люба по десять раз проверяла, выключены ли щипцы, а потом могла еще с полдороги вернуться. А когда завивалась, то напевала себе под нос неприличную частушку: «Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у гм-гм, ах, почему ж они не вьются у порядочных людей?»