Когда убьют – тогда и приходите
Шрифт:
Катя улыбнулась. Нет, пожалуй, знает она, что ответить авторам той песни. Не надо бояться потери. Боль и тоска, наверное, когда-нибудь проходят, а любовь остается навсегда.
Владимир Ордынцев постучал в дверь класса.
– Войдите, – раздался спокойный, но сильный голос, каким владеют только учителя начальной школы и командование вооруженных сил.
Ордынцев потупил взор, сделал брови домиком и вошел. Нет, он не боялся по-настоящему учительницы сына, хотя Гортензия Андреевна, надо отдать ей должное, могла впечатлить
– Наконец-то вы удостоили нас своим вниманием. – Гортензия Андреевна встала из-за стола и указкой показала ему на первую парту в среднем ряду.
Ордынцев послушно сел, с трудом уместившись на детском стуле. Колени уперлись в крышку парты, он попытался устроиться удобнее, как показывала нарисованная девочка на большом плакате над доской, но ничего не вышло.
– Итак, начнем, – сказала Гортензия Андреевна, постучав указкой перед его носом. Как раз в этом месте на парте было довольно глубоко выцарапано «Вова – индюк». Ордынцев не сдержался, фыркнул.
– Не вижу повода для веселья. Вот полюбуйтесь, как пишет ваш сын, – Гортензия Андреевна разложила перед ним раскрытые тетрадки, – а вот для наглядности работа Олечки Вернер.
Что ж, разница очевидна. Ордынцев вздохнул.
– В защиту Костика могу сказать только, что он сын врачей. Не в кого ему было каллиграфом уродиться.
– Владимир Вениаминович, прилежание! – Гортензия Андреевна прошлась перед доской, легонько похлопывая указкой по ладони. – Прилежание и еще раз прилежание! Это фундамент любых знаний и умений. А у вашего ребенка ветер в голове. Ведь умный мальчик, а порой ведет себя так, будто с луны свалился.
– Да?
– Не будем далеко ходить за примером, а возьмем Костин дневник наблюдения за природой и трудовой деятельностью человека.
Ордынцев удивился, что у его ребенка есть такой солидный документ, но постарался сохранить невозмутимость.
– Классу было дано задание распределить явления природы по временам года, и оказывается, ваш сын считает, что увядание травы – это признак весны.
– Правда?
– Смотрите сами, – Гортензия Андреевна положила перед ним новую тетрадь, – причем написано с грубейшей ошибкой.
Ордынцев присмотрелся. Действительно, «увидание». Странно, ведь у Кости автоматическая грамотность, он в три года научился читать и писать и сразу правильно, даже Р и К никогда не поворачивал в другую сторону.
– Он маленький еще, Гортензия Андреевна. Увядание пока не его тема. Да и слово забористое.
– Люблю я пышное природы увядание, в багрец и золото одетые леса, – продекламировала учительница.
– Все, я понял! – воскликнул Ордынцев. – Это он видел!
– Что?
– Увидание травы – это когда она из-под снега появляется и люди ее увидели после зимы.
– Надо же, – Гортензия Андреевна вдруг улыбнулась, – а мне и в голову не пришло… И правда все сходится тогда. В таком случае скажите Косте, что, если ему что-то неясно, пусть не додумывает, а спросит учителя или товарищей. Только, к сожалению, это далеко не последнее прегрешение вашего
– Боюсь даже подумать, что дальше.
– Не надо иронизировать, Владимир Вениаминович! – Гортензия Андреевна внушительно кашлянула и поправила и так безупречную прическу.
Ордынцева всегда поражало, как эта дама умудряется держать в узде тридцать пять мелких сорванцов и при этом выглядеть так, будто только что сошла с конвейера безупречных педагогов. Ни складочки, ни пятнышка, ни морщинки, кружевной воротничок и камея, и секретный волшебный взгляд, способный за долю секунды превратить стаю диких макак в дисциплинированный класс.
– Ваш Костик подрался с Бородянским!
– Ну они ж мальчики… Бывает.
– Нет, Владимир Вениаминович! Не бывает и быть не должно! Любой спор можно разрешить словами, а не кулаками.
– Вероятно, так.
– Пожалуйста, донесите эту мысль до своего ребенка. Он у вас задира, а родители Бородянского считают, – тут Гортензия Андреевна кашлянула и сильно понизила голос, – считают, что он антисемит.
– Господи, да он слова-то такого не знает!
Учительница многозначительно поджала губы.
– Да точно не знает! – Ордынцев нахмурился. – И негде ему было этой дряни нахвататься.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Антисемит, надо же… А как тогда быть с Евдокимовым? Помните, как он хвастался, что папа ему наточил писчее перо так, что можно кожу пробить, и доказал это на примере руки моего сына, так что кровь хлестала по всему классу? Так мне что теперь, считать Петьку Евдокимова анти… Слушайте, не знаю даже анти кем… У нас какой только крови не намешано!
– Хорошо, Владимир Вениаминович, не будем углубляться в эту тему. Просто объясните сыну, что драться нехорошо. Надо заниматься с ребенком, прививать ему правильное мировоззрение и ценности, учить его добру, а не черт знает чему!
– Так я стараюсь…
– Я вижу, – процедила Гортензия Андреевна, – приведу в пример нашу новогоднюю елку. Все дети нарядились в костюмы добрых персонажей, девочки – снежинки и царевны, мальчики – царевичи и коты в сапогах, любо-дорого посмотреть! И только ваш сын был мумией! Вдумайтесь только, Владимир Вениаминович, – мумией! Ужасный, совершенно чуждый нашей культуре персонаж, который, увы, перетянул на себя все внимание детей, так что запланированное представление оказалось на грани срыва!
Ордынцев хотел было заявить, что он ни при чем, но опомнился, что закладывать товарищей нехорошо. Костя позвонил ему на работу в десять вечера и светским тоном сообщил, что вспомнил, что у него завтра костюмированный бал, и не может ли папа что-нибудь предпринять по этому поводу, иначе «Гортешка» будет ругаться. Ордынцев не мог отлучиться со службы и попросил о помощи Лешу Жукова, дежурного хирурга, чей сын учился в той же школе на несколько классов старше. «Будь спок», – сказал Леша и по пути со смены заглянул сначала в пивной ларек, а потом в школу, где профессионально обмотал Костю с головы до пят прихваченными из перевязочной бинтами.