Когда умру, я стану снегом
Шрифт:
Может стоит завести собаку? Чтобы появилась еще одна лишняя забота. Тогда возможно будет время, чтобы успевать любоваться красотами, окружающими дом снаружи. Хотя, к чему этот самообман?
Времени не будет. Это не подарок, который можно было бы заслужить к Новому году.
Злоба душит и, не смотря на свежесть лесного воздуха, кажется, начинает темнеть в глазах. Не о том надо думать. Не о том. Наверное, уже прошёл час и нужна новая доза. Всего лишь. По списку. Впереди весь день. По списку.
3
Немного остается до двери
И ведь чего испугалась? Того, что она вдруг упадет без сознания, замерзнет, умрет от переохлаждения?
Да хоть бы так, чего бояться? Но сознание не спешит покидать, и рука сама будто просится взять пригоршню недавно выпавшего мягкого снега.
Душистый свежестью, и на вкус как будто немного сластит. Хрустит на зубах и тут же тает, даря живительную влагу пересохшему до трещин горлу. Вторая пригоршня устремляется к лицу, к обвисшим и бледным щекам. Хорошо. До чего же приятная и бодрящая прохлада. Какое чудо, всё-таки, этот снег…
Костик однажды, когда совсем еще мальчишечка был, с санок вывалился в такой вот свежевыпавший мягкий снег. Расхохотался, а потом неожиданно спросил: «Куда уходят люди, когда умирают?»
Ну как ему, пятилетнему, объяснить? Разве скажешь, что бездыханное окоченевшее тело закопают в землю? Ведь тут же неуемная фантазия ребёнка нарисует жадных до плоти червей. Нет, нужно было срочно придумать что-то другое. И она объяснила маленькому сыну, что человек, когда умирает, как по волшебству распадается на маленькие искорки и улетает на небо.
– А потом оттуда сыплется снег?
– А потом оттуда сыплется снег....
– Значит, мама, и я когда-то стану снегом?
– Вставай, снеговик, а то прилипнешь. Пойдем скорее домой. Я замерзла....
Третья пригоршня снега была прижата к груди, как самое дорогое. И истошный вопль разлетелся в лесной глуши, подхваченный утренним шальным ветром. Наверное, скоро и она станет таким же белым пушистым снегом…
4
Память избирательна. Она вообще живет своей жизнью, придумывает свои правила. И отчего-то совсем не хочет подчиняться. Если бы это было хотя бы легким помешательством, но нет. Сознание чистое, ясное. Просто в голове зациклился лишь один единственный день. Один из последних. Поход к врачу. Не хотела, но… вдруг упала на работе, вызвали скорую. А оттуда позвонили директрисе. Принципиально не допустили к работе, пока не прошла обследование. Только кому от этого стало лучше?
Пока не знала о своем диагнозе, еще как-то легче было. Или нет? Кого снова обманывать…
Врач долго жевал свои тонкие губы, пощипывал край синего, как аквамарин, колпака, изучал бумаги. Потом объяснил коротко и ясно. Что опухоль растет, но какая она, пока не понятно. Если злокачественная,
Операция? Можно, но нет гарантий, все-таки это голова.
Можно и за границу, но за большие деньги.
Испугалась? Нет. Скорее, обрадовалась. На все божья воля. Да и ради чего жить? Это доктор, молоденький совсем еще, убеждал ее, что нужно найти для себя тот стержень, оплот, за который держаться, и тогда, возможно, все изменится к лучшему. Чему меняться-то? Сколько бог даст.
Единственный выход, казалось, был, как на ладони, прост и понятен. К чему пугать учеников? Написала заявление об увольнении. Попрощалась с дорогим классом на чаепитии. Объявила, что уезжает.
У доктора была еще несколько раз. Подобрали лечение, чтобы скрасить остатки…
А потом взяла, продала квартиру и уехала. Без прощаний, объяснений, без адреса. Сюда вот, в эту глушь таежную. Куда только зимой бывает дорога.
Объявление о продаже добротного дома с подворьем увидела случайно. Так сразу вот стало понятно, что делать дальше. Как в картинке, где появляется недостающий пазл. Раз и все. Никаких сомнений, ни сожалений, ни слез.
Двое суток на поезде. Четыре часа на убогом автобусе. Счастливый взгляд молодых, так быстро сбагривших наследство их помершей бабки.
Обжитой, теплый дом. С мебелью, постелью, даже скотина во дворе имеется. И к корове в придачу соседка – баба Фрося, привыкшая за несколько лет помогать своей почившей ныне подруге. Не бросила корову и сейчас. Так и ходит, и доит ее, и присматривает. Это даже к лучшему. На пятом десятке, после почти тридцати лет педагогического стажа, уж не под корову лезть да за титьки животину дергать. Нет. Просто нужно дождаться.
Хорошо, что зима…
5
Есть совершенно не хочется, тем более тошнит беспощадно и постоянно. Но вдруг вспоминается вкус детства, тот самый, из деревни у бабушки.
Образ бабули уже давным-давно стерся, а вот вкус раскаленной душистой гречки, распаренной в глиняном горшке, остался. Ее накладывали в глубокие алюминиевые плошки и заливали холодным молоком. Оттого каша сразу остывала, а молоко нагревалось. Похлебка получалась отменная, и она, маленькая Люда, всегда капризная на еду, уплетала это нехитрое лакомство за обе щеки. Глиняных горшков теперь не было, как и печки. Зато гречка была в запасе. Два мешка, общим весом под полцентнера. Стояла в сенцах рядом с кулями муки, сахара, макарон. Сначала казалось абсурдным запасаться таким количеством провизии. К чему ей? Но бабка Фрося отматюгала по-свойски: чего придуряться, зима наступит холодная, а дорог особо нет, да и дорого ездить в районный центр. Потому, запасаться стоит как минимум на полгода. А там уж, если живы будем, то за новыми запасами поедем.