Когда всё кончилось
Шрифт:
Потом она долго стояла на крылечке; совсем стемнело, и евреи начали возвращаться с молитвы; появился и реб Гедалья в длинном шелковом сюртуке; лицо у него было бодрое, праздничное, и, всходя на крыльцо, он двукратно приветствовал Миреле:
— Доброй субботы, доброй субботы!
В воскресенье перед обедом Герц все время шатался по городу и наконец явился к Гурвицам.
Было это полной неожиданностью.
В столовой сидело у стола несколько обычных посетителей — друзей дома; раввин Авремл беспрерывно
— Дай вам Бог счастливо доехать и счастливо вернуться домой!
— Ваше здоровье! Пошли Господи в добрый час и на счастье!
Слышно было, как в соседних комнатах суетились, укладывая корзины, забивая гвоздями ящики; приезжая родственница Гитл, звеня ключами, кричала кому-то, высовываясь в окно:
— Приходите завтра не позже двенадцати; в половине первого нас уже здесь не будет.
Вдруг открылась дверь, и на пороге показался Герц — здоровый, рослый парень, незнакомый ни с кем из присутствующих; он спросил, дома ли Миреле.
Все вытаращили на него глаза; принялся разглядывать гостя и реб Гедалья, подняв кверху острый нос свой, оседланный золотыми очками: не заезжий ли какой-нибудь музыкант из бродячего оркестра, приехавший условиться насчет игры на свадьбе и по ошибке попавший к ним?
А Герц улыбкой встретил Миреле, которая, услышав в гостиной его голос, смущенная, появилась в дверях.
Почти полчаса беседовали они в гостиной, плотно прикрыв двери; а когда вышли оттуда, у Миреле от волнения пылали щеки. Она не глядела на Герца, а он спокойно шел вперед, неприметно чему-то улыбаясь.
На крылечке они остановились, уступая дорогу двум посетителям, только что распрощавшимся с реб Гедальей.
Миреле, глядя на раскинувшееся над городком синее летнее небо, сказала холодно, будто желая подразнить Герца:
— Я так рада, что последние дни такие ясные, чудесные; надеюсь, что и в день моей свадьбы будет хорошая погода.
Он ничего не ответил, многозначительно усмехнулся, кивнул ей головой и медленно направился в обратный путь, к домику на окраине деревушки.
Рассказывали всеведущие кумушки, что в понедельник, за несколько часов до отъезда, Миреле отправилась одна через весь город к акушерке Шац, но не застала там никого. Баба-хозяйка сообщила:
— Герц еще вчера вечером уехал за границу и больше сюда не приедет.
Из дома Бурнесов еще спозаранку уехали отец с матерью в уездный город.
Днем, когда в доме реб Гедальи не было уже ни души и дверь была наглухо заперта, примчался кто-то к дочкам Бурнеса с такой вестью: некоторые местные портные, обиженные тем, что их обошли при шитье приданого Миреле, написали сообща анонимное письмо родителям Шмулика, сообщая о встречах Миреле с Герцем, и намерены отправить это письмо так, чтоб оно получилось как раз в «веселую субботу».
Благодаря этому известию нынче в столовой у Бурнесов царило необычайное оживление во время послеобеденного чаепития, в котором принимала участие, само собою, и жена фотографа Розенбаума с неизменной
Но когда они проходили мимо опустевшего дома, странное уныние овладело всеми: наружные ставни были заперты, и чувствовалось, что там, внутри, тихо и пусто. Сторож в овчинном тулупе сидел среди бела дня на ступеньках крыльца, сторожа запертую парадную дверь. И дом всем своим видом без слов говорил о покинувших его обитателях, о том далеком красивом городе, где завтра должна состояться свадьба Миреле.
И думалось мимо идущим: «Там, в большом городе с мощеными улицами, что находится где-то далеко-далеко за полотном железной дороги, теперь тоже тихий предвечерний час; музыканты играют перед ужином в доме жениха, и Миреле, готовясь выйти в гостиную, переодевается в новое шелковое платье с длинным шлейфом».
Когда кто-то из гуляющих предложил повернуть обратно и отправиться в дубовую рощу, все двинулись туда гурьбой вяло и неохотно. Вдруг младшая дочь Бурнесов заметила издали бричку, остановившуюся перед их парадным крыльцом. Забывшись, крикнула она во весь голос:
— Глядите-ка, бричка Вовы! Вова приехал!
Ни для кого не было тайной, почему Вова за последние полтора месяца ни разу не побывал дома.
Старшая сестра, покинув своих спутников, поспешила домой. Войдя в столовую, она тотчас увидела брата.
Вова стоял у стола в своем светлом дорожном плаще; свеся голову и упорно глядя вниз, он старательно размазывал пальцем по клеенке мокрое пятно, оставшееся после чаепития.
Занятая мыслями о брате и о Миреле, сестра как-то невпопад воскликнула:
— Вот тебе на — Вова!..
Она пыталась было с ним заговорить, но он молчал и не подымал головы.
Наступила долгая пауза. У девушки на душе кошки скребли; она подошла к окну, подняла штору и долго глядела с тоской на улицу, а потом снова обернулась к брату:
— Вова, ты останешься ночевать?
Он сразу перестал размазывать пальцем воду, сунул руки в карманы дорожного плаща и, не глядя на нее, переспросил:
— А? Что? Нет, я еду домой.
И тотчас же вышел и сел в бричку.
Гуляющая компания слышала, как он сказал кучеру:
— Обратно… на хутор…
А потом любопытные стояли и глядели ему вслед.
Лошади быстро мчали легкую рессорную бричку к околице городка, а Вова сидел, согнувшись, спиной к наблюдавшим и ни разу не обернулся.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НАЧАЛО КОНЦА
Глава первая
— Шмулик, ступай прочь!
Он стоял над нею, полуоткрыв рот, ухмыляясь и ковыряя в зубах после еды. А на дворе уже ждала запряженная бричка: через три часа он должен быть на винокуренном заводе отца.