Когда я был настоящим
Шрифт:
— Наз! Послушайте! Наз!
— Что?
— У меня есть идея, — подавившись, я почувствовал вкус мыла. Я был до того возбужден, что почти не мог говорить. — Я хотел бы, — продолжал я, — перенести реконструкцию налета на банк в настоящий банк.
Последовала пауза, потом Наз сказал:
— Это хорошо. Да — очень хорошо. Я займусь организацией, поговорю с банком.
— Организацией? Какой организацией?
— Чтобы обеспечить помещение. Естественно, нам придется делать это в воскресенье. Или в выходной.
— Нет! Не надо получать у них разрешение.
— Не понимаю. Я думал, Вы только что сказали, что хотите сделать это в банке. В банке, который мы взяли в качестве модели, в Чизике, так?
— Так! Но я не хочу, чтобы они знали, что мы собираемся это сделать. Мы
— А как же сотрудники? Нам придется заменить настоящих сотрудников реконструкторами.
— Нет, не придется! — сказал я ему. — Мы просто уберем наших реконструкторов-сотрудников и используем настоящих.
— Но откуда они узнают, что это реконструкция, а не настоящее ограбление?
— Они не узнают! Но это неважно — они ведь обучены делать в точности то, что обучены делать реконструкторы. И те, и другие должны реконструировать одни и те же движения абсолютно одинаково. Наз! Вы слушаете?
Последовала долгая, долгая пауза. Когда Наз наконец заговорил, голос его был очень глубоким и очень медленным.
— Это замечательно, — сказал он. — Просто замечательно.
15
Наз согласился. Разумеется. Сейчас, если пораскинуть, как говорится, задним умом, кажется странным, что он не попытался меня отговорить или оборвать наши профессиональные взаимоотношения — просто уйти, бросить, и все. Согласившись с моим решением, он поставил под угрозу все, что у него было: свою работу, будущее, даже свою свободу. По закону задуманное нами квалифицировалось как ограбление банка. Двух мнений тут быть не могло. В глазах сотрудников, посетителей и прохожих, полиции это не будет представлением, имитацией, воспроизведением; для них это будет налет — простой, обыкновенный, чистейшей воды. Ограбление банка.
Да, сейчас, если посмотреть со стороны, это кажется странным; но если мысленно вернуться обратно, когда мы находились внутри того времени, составляли с ним одно целое, странным это вовсе не кажется. Еще до того, как Наз решился на это пойти, его организационный талант воспалился, раздулся до размеров одержимости, граничившей с исступлением. Когда мне случалось проснуться рано утром и взглянуть из окна моего дома в сторону его, я видел горящий там тусклый свет и понимал, что он работает, склонившись в одиночестве над своими данными, будто некий монах-агностик, что трудится не покладая рук при керосиновой лампе, переписывая священные тексты. Вид у него был нездоровый, больной от недостатка сна. Щеки стали бледными, желтушными. Он, как и я, пристрастился — правда, к другому наркотику. Эта последняя схема, с ее сложными переплетениями, с ее высочайшими ставками, обеспечивала ему дозу более совершенную, более качественную, чем прежде. Нет, перед тем, как отдать приказ, я не останавливался, чтобы подсчитать вероятность положительного отклика — мне это и в голову не приходило; но если бы пришло, если бы я был в состоянии остановиться и подсчитать, то по размышлении понял бы, что он, вне всякого сомнения, согласится.
А я? Почему я решил перенести реконструкцию ограбления в сам банк? По той же причине, по которой делал все, что делал, начиная с вечеринки у Дэвида Симпсона: чтобы быть настоящим; чтобы стать свободным, естественным, срезать кружной путь, который увлекает нас в обход главного, мешает нам прикоснуться к сердцевине событий — кружной путь, который превращает нас во вторичных, во второсортных. Я чувствовал, что уже совсем близок к цели. Наблюдая в тот день за движениями реконструкторов во время репетиции, за дугами, которые описывали их ружья, за поворотом их плеч, за позами лежащих ничком посетителей и служащих — наблюдая за всем этим, ощущая, как вверх по позвоночнику снова пробегают знакомые мурашки, я чувствовал, что вплотную подхожу к ней, к этой сердцевине. Я преследовал ее месяцами, крадучись, точно так же, как до того преследовал мой дом; преследовал, вооружившись небольшим арсеналом уловок и денег, силы, пассивности и терпения, двигался по ветру, встречая на пути многочисленные следы и закономерности, шел от реконструкции к реконструкции, оттачивая и заостряя свое умение, — и
Но для этого требовался гениальный скачок — скачок на новый уровень, такой, что содержал бы в себе, поглотив без остатка, все уровни, на которых я действовал до сих пор. Слова Сэмюэлса о прогонах, брошенные невзначай, открыли передо мной выход на этот другой уровень; я продвинулся туда, наверх, когда сгреб вместе три скопления мыльной пены, благодаря этому действию и последовавшему за ним прозрению. Да, поднять реконструкцию из специально обозначенной зоны и поместить обратно в мир, в реальный банк, сотрудники которого не знают, что это реконструкция, — это вернет мои движения и жесты на исходную позицию, к исходному моменту, в точку, где реконструкция сливается с событием. Это позволит мне проникнуть в сердцевину и жить внутри нее, быть совершенным, идеальным, настоящим.
Таким образом, наши с Назом цели совпадали. Я был нужен ему настолько же, насколько он был нужен мне. А он мне был действительно нужен, больше, чем когда бы то ни было. Для того, чтобы моя реконструкция оправдалась — чтобы создать дефиле, о котором говорил Сэмюэлс, это пространство, как у спортсменов, где мы могли бы перемещаться и делать свое дело, — нам надо было скоординировать все абсолютно идеально. На повторный шанс надеяться не приходилось; никакие мелкие несинхронности, никакие выскальзывающие мусорные мешки, протекания на пол и падающие коты — и уж ни в коем случае никакие прогулы или использование кассет взамен — не допускались. И потом, обязательно было не только полностью контролировать движение и материю — каждую поверхность, каждый жест, все до последнего полуспотыкания на выступе ковра, — обязательно было еще и контролировать информацию. К информации нам следовало относиться так же, как к материи: предотвращать ее утечку, просачивание, протекание, капание, называйте как хотите — проникновение не туда и превращение в хаос. Именно на этом попадаются грабители банков, которым удается, не наследив, убраться с самого места ограбления. Сэмюэлс уже рассказывал нам о таком: кто-то с кем-то поговорил, тот рассказал кому-то еще, тот рассказал своей подружке, та рассказала трем своим друзьям, ну, а вскоре это становится известно всем и рано или поздно доходит до ушей полиции.
— Если бы наш налет был настоящим, — объяснял мне Наз, когда мы как-то вечером сидели у него в кабинете, в окружении его диаграмм, — я имею в виду, обычным, в деле было бы замешано восемь человек: пять грабителей, двое водителей и тот, кто отвечает за «маяк».
— Сообщник-тайт-энд, — сказал я.
— Верно. Но в нашей операции участвуют тридцать четыре основных реконструктора, плюс шесть непосредственно задействованных ассистентов — те, которые все время должны там находиться; правда, необходимость в этих последних отпадет с того момента, когда место действия будет перенесено в настоящий банк, — как, разумеется, и в двадцати семи из основных реконструкторов; хотя говорить, что «необходимость в них отпадет», не вполне правильно, поскольку необходимо, чтобы они продолжали считать, что останутся необходимыми до самой последней минуты. Итак, с учетом этих тридцати четырех, плюс шесть, плюс одиннадцать ассистентов второго ряда и еще двадцать восемь (по заниженным оценкам) — третьего: поставщики питания, строители, таксисты — по сути, все, кто бывал на складе больше одного раза, — с учетом их всех нетрудно себе представить, что, поставь мы в известность хотя бы нескольких из этих людей за пару следующих дней, вероятность утечки информации практически равна ста процентам.
— Ну, значит, мы им просто не скажем. Никому из них.
— А: так не получится, — ответил Наз. — Водителям надо будет выучить маршруты побега, а также — на случай, если первые маршруты будут заблокированы — вторичные маршруты, третичные и так далее. Б: само по себе это составляет только половину проблемы — нет, одну треть. Помимо внешней утечки как до, так и после операции, существует внутренняя утечка — состоящая в том, что реконструкторам станет известно о перемене плана, — защита от которой тоже необходима. И потом, существует боковая утечка. Посмотрите — у меня тут изображено.