Когда я стану великаном
Шрифт:
— Так что же делать?
— Что-нибудь свое!
— Мое?! Я не пишу стихов!
— Значит, ты не понял. Нужны твоистихи! — ледяным тоном сказал Копейкин.
Коля Кристаллов подавленно молчал. Наконец сказал решительно и твердо:
— Я не буду писать стихи! Не умею! Встретимся и поговорим!
Копейкин презрительно фыркнул:
— Струсил? Не ожидал! Вот — посмотри! — Он протянул ему листок со своими стихами и какими-то рисунками.
—
— Стихи!
— Чьи? — Кристаллов все еще ничего не понимал.
— Мои. А что? О них никто не знает. Отдай их!
— Но… это же нечестно! — вспыхнул Кристаллов.
— Почему? — невинно спросил Петя. — Ты же не крадешь. Я тебе сам дарю.
Это показалось Коле убедительным и поставило его в тупик.
— А… потом? — почему-то задал он глупый вопрос.
— Что — потом? — беспощадно резал Копейкин. — Потом — суп с котом! Уже поздно, она ждет, и мне пора! Ну, пойми, она очень любит стихи. Очень. Ну и пусть будет, как она хочет. Что тут плохого?
Это окончательно доконало Колю. Он только и мог торжественно и растроганно вымолвить:
— Спасибо, Копейкин.
— Нормалёк!
Ночью, когда все уже спали, Горошкина в ночной рубашке, босиком тихо выскользнула из комнаты, взяла телефонный аппарат и направилось в ванную. Там она пустила воду, укуталась в махровую простыню, устроилась поудобнее прямо на полу и набрала номер.
Ока несколько удивилась, когда сразу же услышала голос Копейкина.
— Петь, ты спишь, Петь?
— Сплю!
— Петь, ты просто прелесть! Ну что мне для тебя сделать? — ворковала Горошкина.
— Дать мне спать! — грубовато отвечал Копейкин.
Он сидел в кухне, в темноте, горела одна конфорка, излучая слабенький синий свет. Он был одет и, видно, сидел так давно.
— Петь, а стихи хорошие, правда? Тебе нравятся?
— Обыкновенные.
— Ну что ты, Петь! — она даже захлебнулась в шепоте, и Петя дрогнул:
— Ну… есть пару строчек ничего!
— Ты пойми. Петь, это первые стихи, мне, первые настоящие! Не вообще какие-то стихи — а мне! Вот ты — хорошо пишешь, смешно… А это — про душу!
— Понятно.
Горячий шепот ее лился в трубку, и Петя улыбнулся.
— А рисунки? Петь, неужели тебе не нравятся рисунки? Кок Пушкин, на полях рисовал!
— Годятся на конфетные фантики!
— Ты чтоб позлить меня, да? Чтоб позлить, скажи? — она улыбалась, разозлить ее было невозможно. И Петя опять улыбнулся.
— Кристаллов — универсал! — сказал он тихо. — А я хочу спать!
— Петь, ну давай поговорим немножко еще, а?
— Ну давай…
— Я сижу в ванной, на полу! — Она тихо и счастливо рассмеялась. — Вода льется, слышишь?
— Ага! А я думаю, что это
— Пусть родители подумают, что в трубе шумит, если проснутся. Всегда ведь что-то где-то шумит, правда?
— Ну и хитрая ты, Машка!
— Петь, а расскажи еще про какие-нибудь стихи его, а?
— Горошкина, это же на анекдот, чтоб его рассказывать!
— Я думала, ты запомнил!
— Я и так слишком много запомнил, ты не считаешь? Спокойной ночи!
Копейкин и Кристаллов стояли в дверях балкона Петиной квартиры. Кристаллов смущенно озирался.
— Я думал — вы в разных подъездах…
— А мы в разных, а балконы рядом. Архитектура!
— А ты с кем живешь?
— С бабушкой и мамой. Мама в интернате воспитательница, мы её только на субботу-воскресенье забираем. А бабушка в больнице работает. Считай, тоже никогда нет дома.
Копейкин вышел на балкон, заорал во весь голос:
— Горошкина! Ты дома?
Ответа не было.
Копейкин прокричал еще раз:
— « Чтобы в море дни и годы не бывало непогоды!» Горошкина, на выход! Ты что делаешь?
И тут же дверь соседнего балкона скрипнула и возник тоненький голосок:
— « Чтоб весь год не знали драки ваши кошки и собаки!..» Сажаю лук! И пеку оладьи!
— Халдеев, Налдеев и Пепермалдеев
Однажды гуляли в дремучем лесу...». Уроки сделала?
— «…Халдеев в цилиндре, Налдеев о перчатках,
А Пепермалдеев с ключом на носу!..» Алгебра осталась! — пропела Горошкина стихи Хармса.
— Слушай, Петя, звонил Ласточкин. Юрский приезжает. Он билеты достал и меня пригласил. Ты представляешь, что будет твориться?
— Юрский — это прекрасно. А ты знаешь, кто у нас в гостях? У нас в гостях, — начал торжественно Копейкин, — прославленный баскетболист, рекордсмен и олимпийский чемпион, кавалер мяча и сетки Николай Кристаллов — Советский Союз!
— Ой, — смутилась Маша от неожиданности. — Ну, Петь, что ты валяешь дурака? Коля — новый человек, что он подумает?
А Коля, большой Коля — весь сжался и покраснел…
Маша была вся внимание: чутко ловя каждое движение за стенкой, она вслушивалась, а ее перепачканные в муке руки застыли у груди.
— Ну что он подумает? Что? Коля, вот что ты думаешь? — спрашивал Копейкин. Он взял этакий лихой тон и потому говорил чуть громче обычного, двигался чуть развязнее, словом, ему было море, по колено, и на всю эту игру он смотрел снисходительно, как игрок, знающий десять ходов вперед.