Когда я умирала, Фолкнер Уильям Катберт

Когда я умирала

на обложку

Фолкнер Уильям Катберт

Шрифт:

— Мне слезть надо.

Папа поворачивается к ней. На его помятом профиле написана досада, ожидание неприятности. Повозку он не останавливает.

— Зачем?

— Мне в кусты надо, — говорит Дюи Дэлл.

Папа не останавливает повозку.

— До города потерпеть не можешь? Миля всего осталась.

— Останови, — говорит Дюи Дэлл. — Мне в кусты надо.

Папа останавливает посреди дороги, и мы смотрим, как Дюи Дэлл слезает на землю, не выпуская из руки сверток. Она не оглядывается на нас.

— Пироги-то

свои оставь, — говорю я. — Мы покараулим.

Слезает медленно, на нас не глядит.

— А если до города дотерпит, она знает, куда там идти? — спрашивает Вардаман. — Дюи Дэлл, в городе где будешь делать?

Она снимает с повозки сверток, уходит и скрывается среди деревьев и кустов.

— Особенно там не валандайся, — говорит папа. — Нельзя нам время терять. — Она не отвечает. Вскоре и шагов ее уже не слышно. — Надо было сделать, как Армстид и Гиллеспи советовали, — говорит папа, — в город сообщить, чтобы вперед для нас выкопали.

— Что же не сообщил? — спрашиваю я. — По телефону мог сказать.

— На кой черт? — говорит Джул. — Сами не можем выкопать яму в земле?

Из-за холма появляется автомобиль. Загудел и сбавляет ход. На малой скорости едет по обочине, левыми колесами в канаве, объезжает нас и едет дальше. Вардаман глядит на него, пока он не скрывается из виду.

— Дарл, далеко еще? — спрашивает он.

— Недалеко.

— Надо было сообщить, — говорит папа. — Да одалживаться не хочу ни у кого, кроме как у ее близких.

— Сами, черт возьми, не можем яму вырыть? — говорит Джул.

— Неуважительно так говорить про ее могилу, — отвечает ему папа. — Не понимаете вы, что это такое. Вы ее просто никогда не любили, никто из вас.

Джул молчит. Он сидит чересчур прямо, выгнув спину, чтобы не прикасалась рубашка. Выставил розовый подбородок.

Возвращается Дюи Дэлл. Мы смотрим, как она выходит из кустов со свертком и забирается в повозку. Теперь на ней воскресное платье, бусы, туфли и чулки.

— По-моему, я велел тебе оставить наряды дома, — говорит папа.

Она не отвечает, не смотрит на нас. Укладывает сверток в повозку и влезает сама. Повозка тронулась.

— Дарл, сколько еще холмов? — спрашивает Вардаман.

— Один всего. С него прямо в город съедем.

Этот холм песчаный, красный, по обеим сторонам стоят негритянские домишки; над головой в небе густо протянуты телефонные провода, а из-за деревьев вырастает башня суда с часами. В песке колеса только шуршат, словно сама земля хотела бы промолчать о нашем приезде. Перед подъемом мы слезаем на землю.

Шагаем за повозкой, за шуршащими колесами, проходим мимо домишек, и в дверях внезапно возникают лица с расширенными глазами. Внезапные восклицания сопровождают нас. Джул смотрел по сторонам, но теперь он головой не крутит, и я вижу, как

наливаются яростной краснотой его уши. Вдоль дороги перед нами идут три негра; впереди них шага на четыре идет белый. Когда мы обгоняем негров, они разом поворачивают головы: лица ошарашенные и не могут скрыть отвращения.

— Господи спаси, что они там везут? — не выдерживает один.

Джул круто поворачивается и произносит:

— Сволочь.

В это время мы поравнялись с белым, который остановился чуть раньше. Джулу точно глаза застлало: повернулся он к белому.

— Дарл! — окликает с повозки Кеш.

Я хочу схватить Джула. Белый отстал от нас на шаг, рот у него все еще открыт; вот он закрыл рот, стиснул зубы. Джул наклоняется к нему, желваки у него побелели.

— Что ты сказал? — говорит белый.

Я вмешиваюсь:

— Обождите. Это он просто так. Джул, — говорю я. Когда я дотягиваюсь до него, он уже замахнулся на человека. Я хватаю его за руку; мы боремся. Джул ни разу не взглянул на меня. Он старается вырвать руку. Я оборачиваюсь к прохожему и вижу у него в руке раскрытый нож. — Постойте, — говорю я. — Я его держу. Джул, — говорю я.

— Думает, если городской, черт бы его взял… — говорит Джул, тяжело дыша и вырываясь. — Сволочь.

Прохожий делает шаг. Он обходит меня, глядя на Джула, и держит нож низко у бока.

— Никто не смеет меня обзывать.

Папа слез, а Дюи Дэлл вцепилась в Джула, оттесняет его. Я отпускаю Джула и поворачиваюсь к прохожему.

— Обождите, — говорю я. — Это он просто так. Он болеет. Обгорел ночью на пожаре; не в себе.

— А хоть пожар, — говорит прохожий, — никто не смеет меня обзывать.

— Он думал, вы ему что-то сказали.

— Ничего я ему не сказал. Первый раз его вижу.

— Ей-богу, — говорит папа.

— Понимаю, — говорю я. — Это он просто так. Он возьмет свои слова назад.

— Так пусть возьмет.

— Уберите нож, и возьмет.