Коглин
Шрифт:
Но, вступая в ночную страну предсмертного часа и пересекая темные поля, что отделяют нас от туманного брега потустороннего мира, многие ли из нас, оглядываясь на пройденный путь, могут сказать: «Однажды я подорвал транспортный корабль водоизмещением десять тысяч тонн»?
Джо снова встретился глазами с Дионом и усмехнулся.
— Он так и не вышел обратно. — Грасиэла стояла рядом с ним, глядя на корабль, теперь уже почти целиком окутанный дымом.
Джо ничего не ответил.
— Мэнни, — пояснила она, хотя в этом не было нужды.
Джо кивнул.
— Он погиб?
— Не знаю, — произнес Джо. Но подумал: «Очень надеюсь,
Глава пятнадцатая
Глаза его дочери
На рассвете моряки перенесли груз оружия с корабля на пирс. Ящики лежали в лучах восходящего солнца, и капли росы на них превращались в пар. Прибыло несколько шлюпок поменьше, и из них вылезли матросы, а за ними — офицеры. Каждый из офицеров осмотрел пробоину в корпусе. Джо, Эстебан и Дион бродили в толпе за оцеплением, установленным полицией Тампы, и услышали в этой толпе разговоры, что корабль сел на дно бухты и что неизвестно еще, удастся ли его благополучно поднять. Предполагали, что флотские пришлют из Джексонвилла кран или баржу, чтобы эту неизвестность разрешить. Что касается оружия, то военные хотят найти в Тампе подходящее судно, которое справилось бы с таким грузом. А пока им придется его где-то хранить.
Джо ушел с пирса. Он встретился с Грасиэлой в кафе на Девятой. Они сидели снаружи, в каменной галерейке, и смотрели, как по рельсам, проложенным посреди улицы, дребезжит трамвай, как он останавливается прямо перед ними. Несколько пассажиров вышло, несколько вошло, и трамвай загромыхал дальше.
— Вы его видели? Хотя бы какие-то признаки, что он выбрался? — спросила Грасиэла.
Джо покачал головой:
— Но Дион следит. Он послал в эту толпу двух своих ребят, так что…
Он пожал плечами и отпил кубинского кофе. Он провел на ногах всю ночь и не спал почти всю предыдущую, но, пока не кончился кубинский кофе, он мог, пожалуй, бодрствовать неделю.
— Что они кладут в эту штуку? Кокаин?
— Это просто кофе, — отозвалась Грасиэла.
— Вы еще скажите, что водка — это просто картофельный сок. — Он допил и снова поставил чашку на блюдце. — Вы по ней скучаете?
— По Кубе?
— Ну да.
Она кивнула:
— Очень сильно.
— Почему тогда вы здесь?
Она стала смотреть на улицу, словно могла увидеть Гавану на другой ее стороне.
— Вам не нравится жара, — произнесла она.
— Что?
— Вам она не нравится. Все время обмахиваетесь рукой или шляпой. Я вижу, как вы кривитесь и посматриваете вверх, на солнце. Словно хотите ему сказать: закатывайся скорее.
— Я не знал, что это так заметно.
— Вы и сейчас так делаете.
Она оказалась права: он и правда сбоку обмахивал шляпой голову.
— Вы про эту жару? — отозвался он. — Некоторые сказали бы, что это как жить на поверхности Солнца. А я бы сказал — внутри Солнца. Господи помилуй, как вам всем тут вообще удается функционировать?
Она откинулась на спинку стула, прелестная смуглая шея изогнулась на фоне кованого железа.
— Мне никогда не бывает слишком тепло, — сообщила она.
— Значит, вы безумны.
Она рассмеялась. Он смотрел, как смех бежит вверх по ее горлу. Она закрыла глаза и сказала:
— Вы ненавидите жару, но все-таки вы здесь.
— Да.
Она открыла глаза, слегка наклонила голову, посмотрела на него:
— Почему?
Он подозревал (да
Неудивительно, что монахини, воспитывавшие его, так страстно обрушивались на грех похоти и грех алчности. Эти грехи могут разъесть тебя вернее рака. И убить тебя вдвое быстрее.
— Почему? — переспросил он, чуть не потеряв нить беседы.
Она с любопытством глянула на него:
— Да, почему?
— Работа, — кратко пояснил он.
— Я приехала по той же причине.
— Чтобы скручивать сигары?
Выпрямившись на стуле, она кивнула:
— Они платят здесь куда больше, чем в Гаване. Я почти все отсылаю домой, родным. Когда моего мужа выпустят, мы решим, где нам жить.
— О, — произнес Джо, — вы замужем?
— Да.
Он и правда заметил проблеск торжества в ее глазах — или ему только почудилось?
— Но ваш муж в тюрьме.
Еще один кивок.
— Но не за то, чем занимаетесь вы.
— А чем я занимаюсь?
Она помахала рукой в воздухе:
— Мелкими грязными преступленьицами.
— Ах, вот я чем, оказывается, занимаюсь. — Он кивнул. — А то я все никак не мог понять.
— Адан борется за нечто большее, чем он сам.
— И какой за это срок дают?
Ее лицо помрачнело: время шуток прошло.
— Его пытали, чтобы он выдал сообщников — меня и Эстебана. Но он им ничего не сказал. Несмотря на все, что они с ним делали. — Она выдвинула нижнюю челюсть вперед, глаза ее сверкнули, точно давешние молнии, чьи тонкие зигзаги они видели на горизонте. — Я посылаю деньги на родину не своей семье, потому что семьи у меня нет. Я посылаю их семье Адана, чтобы они смогли выкупить его из этой паскудной тюрьмы и вернуть его мне.
Что он чувствует — вожделение или вдобавок что-то еще, чему он и названия не в силах подобрать? Может, дело в страшной усталости, и в двух годах тюрьмы, и в жаре. Может, и так. Даже наверняка. Все равно он не мог избавиться от ощущения, что его привлекает в ней нечто такое, что есть и в нем. Только он считал, что это в нем давно и навсегда разбилось. Что-то испуганное, гневное и полное надежды. Что-то в самой глубине ее души, отзывавшееся на что-то в глубине его собственной.
— Ему повезло, — заметил Джо.
Она открыла было рот, но поняла, что возмущаться тут нечем.
— Ему очень повезло. — Джо встал и положил на столик несколько монет. — А теперь пора звонить.
Этот звонок они сделали с телефона в одной из задних комнат обанкротившейся сигарной фабрики, которая располагалась в восточной части Айбора. Они сидели в пустом кабинете, прямо на пыльном полу, и Джо набирал номер, а Грасиэла в последний раз проглядывала сообщение, которое он напечатал около полуночи.