Коглин
Шрифт:
— Некоторые хотят. И это извращение распространится дальше, если будет по-вашему.
— Боюсь, я не вижу связи между выпивкой и скотоложством.
— Это не значит, что такой связи не существует.
Теперь она села, по-прежнему стискивая руки.
— Связи нет, — произнес Джо. — Именно об этом и говорю.
— Но это лишь ваше мнение.
— Точно так же некоторые назвали бы и вашу веру в Бога.
— Значит, вы не верите в Бога?
— Не совсем так, Лоретта. Я не верю лишь в вашего Бога.
Джо покосился на Ирва: он чувствовал, что тот закипает, но Ирв по-прежнему отводил взгляд, он смотрел на свои руки, стиснутые в кулаки.
— Зато Он в вас верит, — отозвалась Лоретта. — Мистер Коглин, вы свернете со своего дурного пути. Я это знаю.
— Ну да, что-то их не замечаешь, даже если быстро катишь на машине.
Она улыбнулась по-настоящему: он вспомнил, как несколько лет назад видел на ее лице точно такую же улыбку, когда случайно встречал ее.
Но потом эта улыбка снова сменилась печальной и застывшей усмешкой, и ее глаза снова вспыхнули, и она протянула ему через стол затянутую в перчатку руку, и он пожал ее, думая о следах от уколов, которые она скрывает, и Лоретта Фиггис произнесла:
— Когда-нибудь я уговорю вас свернуть с вашего пути, мистер Коглин. Можете быть уверены. Я чувствую это всем моим существом.
— Если вы это чувствуете, — заметил Джо, — это еще не значит, что дело обстоит именно так.
— Но и не значит, что оно обстоит по-другому.
— Что ж, согласен. — Джо поднял на нее взгляд. — Почему бы и вам не отнестись к моим убеждениям с таким же беспристрастием и снисходительностью?
Скорбная улыбка Лоретты стала ярче.
— Потому что они ошибочны.
К несчастью для Джо, Эстебана и семьи Пескаторе, по мере роста популярности Лоретты росло и ее политическое влияние. Через несколько месяцев ее прозелитическая деятельность начала угрожать грядущей сделке с казино. Те, кто прежде заводил разговор о Лоретте, делали это главным образом для того, чтобы высмеивать ее или дивиться обстоятельствам, которые привели к ее нынешнему положению, — типично американская история: дочка шефа полиции едет в Голливуд, а возвращается совершенно полоумной и на руках у нее следы уколов, которые местные дурачки принимают за стигматы. Однако тон этих разговоров начал постепенно меняться — и не только в те вечера, когда на дорогах образовывались пробки из-за очередного выступления Лоретты на религиозном собрании. Теперь иначе говорили о Лоретте и самые обычные горожане, которым довелось с ней встретиться. Лоретта этим встречам всячески способствовала, ей и в голову не приходило прятаться от взглядов общественности. Она бывала не только в Гайд-парке, но и в Западной Тампе, и в главном порту Тампы, и в Айборе, где любила покупать кофе, оставшийся теперь единственной ее слабостью.
Днем она мало говорила о религии. Она проявляла безупречную любезность, всегда сразу интересовалась, как здоровье собеседника и как здоровье его близких и любимых. Она никогда не забывала, как кого зовут. И она, несмотря на отчасти состаривший ее год «испытаний» (как она сама их называла), оставалась ослепительно-красивой женщиной. Она была красива броской американской красотой: полные губы, сочно-алый цвет которых так хорошо сочетался с ее рыжими волосами, честные голубые глаза, а кожа такая же гладкая и белая, как слой свежих сливок в утренней бутылке молока.
Обмороки с ней начали происходить в конце тридцать первого, после того как европейский банковский кризис втянул остальной мир в свою воронку и убил остатки надежды на финансовое оздоровление. Эти обмороки наступали без предупреждения, без всякой театральщины. Она говорила о вреде спиртного, или похоти, или (в последнее время все чаще) азартных игр — всегда тихим, чуть дрожащим голосом — и о тех видениях, которые посылает ей Господь: в них Тампа сгорает дотла за свои грехи, лишь дымок вьется над черной выжженной пустыней, засыпанной грудами тлеющего дерева, там, где некогда высились жилища людские; и она всем напоминала о Лотовой жене и заклинала не оглядываться назад, никогда не оглядываться назад,
Когда Лоретта лежала так на сцене, она, по сути, служила доказательством существования Бога, ибо лишь Господь мог сотворить столь прекрасное, столь хрупкое и столь могущественное создание.
Так или иначе, ряды ее последователей ширились с небывалой скоростью, и эти последователи принимали ее борьбу очень близко к сердцу, как нечто личное. Особенно это касалось борьбы с попытками местного гангстера обрушить на их родные улицы бич азартных игр. Вскоре конгрессмены и советники стали отвечать посредникам Джо «нет» или «нам нужно взвесить все обстоятельства», хотя Джо заметил, что его денег они и не думали возвращать.
А ведь времени на то, чтобы успешно провернуть сделку, оставалось мало.
Если Лоретту Фиггис постигнет безвременная кончина — но при этом такая, которая будет выглядеть как убедительный «несчастный случай», — после приличествующего траура идея с казино расцветет пышным цветом. «Она очень любит Иисуса, — говорил себе Джо, — так я только окажу ей услугу, если они наконец встретятся».
Он знал, что должен сделать, но пока не отдавал приказ.
Он сходил послушать ее проповедь. Для этого он целый день не брился, а вдобавок переоделся, чтобы стать похожим на торговца сельскохозяйственным инвентарем или владельца продуктовой лавки: чистые брюки из грубой хлопчатобумажной ткани, белая рубашка, галстук-ленточка, черная холщовая спортивная куртка и соломенная ковбойская шляпа, надвинутая на глаза. Он велел Сэлу подвезти его к краю поля, где в этот вечер разбил лагерь преподобный Ингаллс, и двинулся пешком по узенькому проселку среди сосновой рощицы, пока не добрался до столпившихся людей.
На берегу пруда кто-то сколотил небольшую сцену из досок от ящиков, и Лоретта стояла на этой сцене вместе со своим отцом (слева) и преподобным (справа), все трое со склоненными головами. Лоретта рассказывала свой недавний сон или видение (Джо опоздал и не понял, что именно). Спиной к темному пруду, в белом платье и белой шляпке без полей, она вырисовывалась на фоне черной ночи, словно луна в беззвездном небе. Она рассказывала, как семья из трех человек — мать, отец и младенец — приехала в незнакомую землю. Отцу, предпринимателю, которого направила сюда его фирма, велели ждать внутри вокзала, пока не явится его водитель, а до тех пор не выходить наружу. Но в здании вокзала оказалось жарко, к тому же они проделали немалый путь и им не терпелось увидеть эту новую землю. Они вышли наружу, и тотчас же на них кинулась пантера, черная как уголь. Не успела семья сообразить, что к чему, как зверь разорвал им глотки своими клыками. Умирая, мужчина видел пантеру, жадно пьющую кровь его жены, но тут появился еще один мужчина и застрелил зверя. Незнакомец объяснил умирающему бизнесмену, что он и есть шофер, нанятый компанией, и что им надо было лишь дождаться его.
Но они не стали ждать. Почему они не стали ждать?
То же самое и с Иисусом, говорила Лоретта. Можете ли вы подождать? Можете ли вы не поддаваться земным искушениям, которые растерзают ваши семьи, разорвут их в клочья? Можете ли вы найти способ, чтобы уберечь любимых от хищных зверей, пока не наступит второе пришествие нашего Господа и Спасителя?
— Или вы слишком слабы? — спросила Лоретта.
— Нет!
— Потому что я знаю: в свои самые мрачные часы я слишком слаба.
— Нет!